сеньора, чтобы тот облагодетельствовал его чадо, и признал его наследником.
После он спустился вниз и звал Максимилиана с Увальнем одеваться. Сразу весь доспех решил не надевать. До утра в седле в полном доспехе утомишься непременно. Кольчугу надел, да и ту без стеганки, прямо на рубаху. Поножи, наголенники, горжет. Все, решил ехать так. Остальное перед делом. Пока оруженосцы его одевали, он был задумчив и мрачен. Не так в его представлении должны были выглядеть проводы рыцаря на дело. Не должна жена с распухшим от слез лицом валяться в перинах, когда муж уезжает на войну.
— Все собрали? — спросил он, вставая со стула потягиваясь и разминаясь, чтобы доспех лучше сел.
— Шатер и ящик с оружием уже погружены, вино ваше тоже, — говорил Максимилиан, протягивая ему берет.
— Ну, так поехали, — он оглянулся.
Бригитт, Тереза и племянницы, даже Мария с одной из дворовых девок, все ему кланялись, сестра хотела еще что-то сказать, но он остановил ее жестом: «Не надо слов перед дорогой».
А сам сказал:
— Благословенны будьте, и молитесь за нас.
Только самая маленькая из женщин, пользуясь его вечным к ней расположением, подошла и, поймав его за руку спросила:
— Дядя, все говорят, что вы на войну едете.
Он ей улыбнулся и, потрепав ее по волосам, ответил:
— Горцы думают на наш берег вылезти, поеду прогоню их за речку обратно.
— Прогоните их и вернетесь?
— Если вы будете за меня молиться, — он опять улыбнулся, опять потрепал ее волосы и тяжелым шагом пошел к двери.
Максимилиан и Увалень, тоже уже одетые в доспехи шли за ним.
Если бы он обернулся, то увидел, что и сестра Тереза крестит его вслед и плачет. И у госпожи Ланге слезы в глазах. И даже у служанок глаза на мокром месте. И не мудрено. Господин Эшбахта уходил на войну. И никто из женщин не знал, что будет с ними, если он не вернется.
Но Волков уже не думал о женщинах. Теперь он даже о жене и наследниках не думал. Максимилиан подвел ему коня, придержал стремя, помогая сесть в седло.
— Ёган, — сказал Волков усевшись.
— Да, господин, — отозвался управляющий, подходя ближе.
— Ты помнишь, что делать, если я не вернусь?
— У меня две подводы и два мерина, забрать деньги и всех ваших женщин, собрать мужиков и скот, и всех вести в Мален. В Малене не задерживаться и оттуда с вашей женой и сестрой ехать в Ланн.
— Молодец, ты всегда был хорошим слугой, я рад, что встретил тебя.
Он протянул Ёгану руку. А тот, бестолочь, поначалу даже не понял, что происходит и смотрел на протянутую руку как баран на новые ворота. Только когда Волков засмеялся, он схватил ее и стал жать.
— Господин… — произнес Ёган.
Но кавалер его уже не слышал, он поехал со двора. Максимилиан со штандартом, и Увалень за ним. А за ними телега с вином, едой, шатром, доспехом и оружием господина. А уже за ней пошли шестнадцать солдат из людей Брюнхвальда.
Господин ехал на войну.
На выходе из деревни их ждали два монаха, брат Ипполит с большой торбой, и брат Семион.
— А ты куда собрался? — удивился кавалер, увидев брата Семиона.
С Ипполитом все ясно, Волков брал его как лекаря. А второй куда шел?
— Как же вы без меня, говорят, вы на войну собрались, думаю, что со мной вам будет спокойнее, — отвечал монах, идя рядом с кавалером и держась за его стремя.
— Думаешь?
— Ну, в Ференбурге я же вам пригодился, вам и тут пригожусь, — отвечал умный монах. Он всегда знал как правильно ответить.
Волков вспомнил тяжелое и неприятное дело в том чумном городе.
Да, там брат Семион лишним не был, делал все, что в силах его.
Честно говоря, кавалер надеялся, что монах останется в Эшбахте, в помощь Ёгану, мало ли что тут случиться может. Но раз уж он сам просится:
— Хорошо, — ответил кавалер, — пошли.
Монах сразу взялся за дело и решил все сразу выяснить, и спросил у господина:
— Хотел узнать у вас, господин.
— Что?
— Слышал я, что солдаты и офицеры получили изрядное серебро, после дела на ярмарке.
Волков смотрел на него, еще не понимая, куда клонит поп:
— Что?
— Раз уж я иду с вами, — ничуть не смущаясь его взгляда, продолжал брат Ипполит, — можно ли мне будет в случае успеха получить какую-нибудь долю? Можно ли мне офицерскую долю, раз я с вами иду?
— Чего? — кавалер так глянул на него, что монах все сразу понял.
— И даже сержантская мне не положена? — почти что жалобно спрашивал брат Семион, все еще не выпуская стремени господина.
Волков даже не ответил ему. Он смотрел, как брат Ипполит тащит на себе свою большую торбу с лекарским принадлежностями, и думал о том, что ему-то как раз и надо дать сержантскую долю. Уж он то, точно ее заслуживает.
— Эй, монах, — крикнул кавалер брату Ипполиту, — какого черта ты надрываешься? Бросай ношу в мою телегу.
— Спасибо, господин, — обрадовался молодой монах.
Он почти не волновался, предупредить горцев, вряд ли какой лазутчик уже смог бы. Бежать по земле, так это шпиону пришлось бы через лагерь ехать, а если по реке плыть, садиться у Амбаров, так то больше дня пути получалось бы. А это значит, что если горцы на сегодня высадку надумали, то никто их о его приближении предупредить уже не успеет. Только бы сегодня в ночь они дело начали, только бы сегодня! О том он Бога и молил, больше ни о чем.
До большого оврага дошли быстро, там и был лагерь. Рене и Роха ждали его, а еще все ждали вестей от Бертье.
Солдат накормили, дали еще с собой хлеба. Телеги из лагеря было решено не брать, решили идти налегке. Налегке: по холмам, по оврагам, по зарослям кустарника, с пиками и алебардами и в броне. Ничего, солдатам не привыкать. Вот только идти придется долго по такой местности. Волков поговорил с Рене. Решили гонца от Бертье не ждать. Времени не было. И пока еще солнце высоко было, стали из лагеря выходить.
Прошли на юг немного, еще даже сумерки не стали сгущаться, как приехал гонец от Бертье.
Роха, Рене и кавалер стали спрашивать его:
— Ну, где высаживаться будут? — не терпелось знать Рохе.
— Все лодки пригнали от Мелликона вверх по течению, они сейчас напротив леса.
— Много лодок? — спросил Волков.
— Много, восемь маленьких и четыре больших. Ротмистр говорит,
