Филипп, а Ричард остался там. Итак, оба короля заключили перемирие на десять лет, и распустили свои войска и рассчитали наемных солдат. Оба стали вдруг бережливыми, скупыми и жадными, не хотели они ни войск больше собирать, ни тратиться на что-либо, кроме как на соколов, ястребов, собак да борзых, да еще на покупку земель и имений, да еще на то, чтобы притеснять вассалов. И все вассалы короля Французского и бароны короля Ричарда опечалились и закручинились, ибо сами они хлопотали об этом мире, сделавшем обоих королей бережливыми и робкими. Более же всех других досадовал Бертран де Борн, ибо теперь уже не имел он радости и самому с кем-нибудь сражаться и наблюдать за войной между двумя королями. Ибо когда враждовали между собой короли, он все мог иметь от Ричарда – и деньги, и честь – настолько оба короля побаивались его из-за его языка, и потому, желая снова вызвать войну между королями и видя, что и другие сеньоры хотят того же, Бертран сложил такую сирвенту, в каковой говорится:
Поскольку всех сеньоров раздражало,
Что миром завершился их поход,
Пусть песнь моя всем скажет, что пристало
С оружьем снова двинуться вперед.
Честь короля к отмщению зовет,
Он должен быть свободным от тенет,
Чтоб чернь его хулой не запятнала.
Воителям двоим звезда сияла,
Теперь назвал их трусами народ;
Французскую корону украшало
Пять герцогств – трех уж нет и весь доход
Жизора и Керси – луга и скот —
Все, что кормило нас из года в год —
С позорным перемирьем все пропало…
Раз короля сраженье испугало,
В глазах молвы он трусом предстает.
Былая честь французов потеряла
Свой блеск от нескончаемых невзгод.
Клянусь, Филипп прославил бы свой род,
Когда бы не пустил он церковь в ход,
Которая о мире умоляла
(сирвента приведена нами в сокращении. – Е. С.).
Это весьма много – простой-то люд никто и не считал особо. Вспоминается одна умилительная запись из Англо-саксонской летописи, сообщающая, что при нападении викингов (кажется, на Лондон, если память не подводит) погибло аж четыре «королевских воина».
По другой версии, виконту принесли роскошный золотой клад, на который Ричард, как сюзерен, решил наложить свою царственную львиную лапу.
Это два основных имени, реже упоминаются Джон (Жан) Себроз и некто Дудо. Загадка в том, что Бертран де Гудрун и Пьер Базиль упоминаются как живые в более поздних документах. Вопросы, требующие разрешения: 1) те ли самые это люди – претенденты на совершение убийства – или полные тезки? 2) если те самые, выходит, не они стреляли в короля (берем их в совокупности, не утверждая, что стрелков было именно двое – попал-то все равно один)? 3) или если они – выходит, люди Ричарда с убийцей не разделались, и он все-таки ушел помилованным?
Известно много разновидностей этого оружия, но в принципе их можно свести к двум основным – обычному, ручному, рычажной конструкции, натягивавшемуся при помощи висевшего на поясе двойного крюка – и большому, крепостному, для натяжения которого приходилось надевать на стопу арбалетчика своеобразное стремя, расположенное в середине дуги арбалетного лука; таким образом, арбалет устанавливался «вверх ногами», его приклад упирали в живот и натягивали тетиву двумя руками при помощи двойного ворота, именуемого, кстати, «английским». Энергия выстрела арбалета первого типа – 150 джоулей, второго – 400. Крепостной арбалет пробивал кольчугу со 150 м, панцири – с 50–70, латы с поддетой под ними кольчугой – с 25 м.
По Матвею Парижскому, внутренности свои король со свойственным ему сарказмом завещал часовне замка Шалю, под которым его и настигла смерть: «Он желал, чтобы тело его было погребено в Фонтевро, в ногах его отца, которого он предал; церкви Руана он завещал свое неукротимое сердце; затем, приказав, чтобы его внутренности были похоронены в часовне замка, упомянутого выше (т. е. Шалю. – Е. С.), он завещал их, как подарок, пуатевинцам. И под большим секретом он открыл некоторым из его приближенных причину, по которой он произвел такое разделение своей смертной оболочки. Своему отцу он завещал свое тело по уже указанной причине; жителям Руана он передал в дар свое сердце из-за несравненной преданности, которую они не раз доказывали; что же касается пуатевинцев, из-за их недоброжелательства отвел им король вместилище своих испражнений, не сочтя этих людей достойными другой части своего тела. После этих указаний, поскольку опухоль охватила уже область сердца, этот государь, посвятивший себя деяниям Марса, испустил дух в день Марса [вторник], 6 апреля, в вышеуказанном замке. Он был похоронен в Фонтевро, как и было им приказано при жизни. И вместе с ним, по заверениям многих людей, погребены были слава и честь рыцарства». Вопрос в том, можно ли полагать, что и под Шарру имеется в виду тот же самый Шалю, который часто именуется Шалю-Шеврель и Шалю-Шаброль? По созвучию это вполне возможно, но увы – известен древний оверньский город с таким наименованием – Шарру, ныне «пониженный» до статуса деревни, однако сохранивший остатки укреплений и церковь XII в. Расположенная в «Окситании» Овернь часто служила яблоком раздора между Пуату и Тулузой, периодически попадая в зависимость от Аквитании. По крайней мере, известно, что в 989 г. в Шарру был проведен церковный собор аквитанских епископов, решавший проблемы неприкосновенности духовенства и гарантии беднякам мирной жизни от имени Церкви. Наличие этого города позволяет усомниться в сообщаемом Матвеем «анекдоте» (в истинном смысле этого слова). В принципе у Ричарда могли быть некие неведомые нам мотивы отправить свои внутренности туда (собор 989 г. одним своим фактом уже свидетельствует о забытой ныне важности этого города, как духовного центра юга Франции). Можно посмеяться над своими кишками, завещав их врагам, но зачем обижать, например, мозг?.. Полагать, что эти части скоропортящиеся и нуждаются в срочном погребении «на месте» – ерунда, о том, как в Средневековье опытно решали такие проблемы, уже было сказано ранее. Любой герметический сосуд – и дело с концом, вези, куда надобно, и в нем и храни. Уж сердце в Руан было везти куда дальше, хотя ткань его, конечно, мышечная. Так что неувязочка, плотно прописавшаяся в исторической литературе.
