– Я очень рад, ваше величество, за нас всех, так как на этот раз вы все-таки смогли сдержать свой шаловливый язычок.
Она засмеялась:
– Как странно слышать от тебя это обращение: «ваше величество». Я чувствую себя самозванкой. – Переложила царевича к другой груди, и в этот момент он с такой силой выпустил воздух из обоих концов своего маленького тела, что звук этот показался мне поистине царским.
– Сразу видно, что был зачат во время бури, – заметил я сухо.
Лостра снова захихикала и печально вздохнула:
– Мой милый Тан никогда не сможет разделить с нами эти сокровенные минуты. Разве ты не понимаешь, что он до сих пор не держал Мемнона на руках и, возможно, никогда не сможет сделать это? Я сейчас, наверное, опять расплачусь.
– Сдержи слезы, госпожа. Если ты будешь плакать, у тебя молоко скиснет. – Предостережение было лживым, но действенным. Она послушалась и быстро проглотила слезы.
– А не можем ли мы помочь Тану разделить наши радости?
Я подумал немного и сделал ей небольшое предложение; услышав его, она даже вскрикнула от радости. И, как будто одобряя мои слова, маленький царевич снова гулко пустил ветры.
На следующий день, когда фараон пришел посмотреть на сына, царица воспользовалась моим предложением:
– Мой дорогой божественный супруг, думал ли ты о выборе официальных учителей для царевича Мемнона?
Фараон снисходительно рассмеялся:
– Он еще младенец, разве не следует ему сначала научиться ходить и говорить, прежде чем осваивать другие науки?
– По-моему, учителей лучше назначить сейчас, чтобы они поближе познакомились с ним, а он с ними.
– Хорошо, – улыбнулся царь и взял ребенка на колени. – Кого ты нам предлагаешь?
– Для обучения наукам нам понадобится один из величайших ученых нашей страны. Это должен быть человек, сведущий во всех таинствах и науках.
В глазах царя промелькнула лукавая искорка.
– Я что-то не припомню человека, который бы соответствовал этому описанию. – И он улыбнулся мне. Ребенок изменил душевное состояние фараона. С рождением Мемнона он стал почти веселым. В какой-то момент мне даже почудилось, что он вот-вот подмигнет мне. Однако новое отношение к жизни не заходило слишком далеко.
Царица продолжала не смущаясь:
– Затем нам нужен человек, сведущий в воинских науках и владеющий оружейными приемами, способный научить царевича всему, что следует знать воину. Он, мне кажется, должен быть молод и из знатной семьи. Разумеется, должен быть надежен и верен короне.
– А на это место ты кого предлагаешь, дорогая? Немногие из моих воинов обладают этими достоинствами.
Я не думаю, что в словах фараона таилась хитрость или злоба, однако госпожа моя совсем не глупа. Она грациозно склонила голову и сказала:
– Наш царь мудр и знает, кто среди его военачальников лучше всего соответствует этой роли.
На следующей аудиенции царь объявил учителей царевича. Раб и врач Таита должен был отвечать за обучение царевича Мемнона наукам и благородному поведению. Это почти никого не удивило, но следующие слова царя сразу вызвали шум в рядах придворных:
– За обучение царевича оружейным приемам, военной тактике и стратегии с этой минуты будет отвечать Великий лев Египта, вельможа Харраб. – В соответствии с новыми обязанностями вельможа Харраб должен был посещать царевича в начале каждой недели, если только не находился на войне.
В ожидании постройки нового дворца на другом берегу реки моя госпожа переехала из гарема дворца фараона в отдельное крыло дворца великого визиря, выходившее на водный сад, построенный мной для ее отца. Это соответствовало статусу старшей жены и царицы, а еженедельные аудиенции, которые царевич Мемнон устраивал своим официальным учителям, проходили в беседке в присутствии царицы Лостры. Очень часто там же находился десяток придворных и других сановников, а иногда фараон сам являлся туда со всей свитой. Поэтому мы чувствовали себя очень скованно.
Однако время от времени оставались одни. В первый же раз, когда были вчетвером, царица Лостра положила царевича на руки его настоящего отца, и я видел, с какой безумной радостью смотрел Тан на лицо своего сына. Мемнон отметил это событие – его стошнило на торжественный наряд отца, но даже это не заставило Тана передать мальчика матери.
С этого дня мы старались приберечь все важные события в жизни ребенка для Тана. Он дал ему первую ложку каши. Царевич был настолько напуган незнакомой пищей, что скорчил рожицу и выплюнул противную смесь, забрызгав себе подбородок, а потом заорал во все горло, требуя материнского молока, чтобы промыть рот. Царица Лостра взяла его на руки, а Тан зачарованно смотрел, как она дала ему грудь. Вдруг Тан протянул руку и выдернул сосок из маленького ротика. Это позабавило всех, кроме царевича и меня. Мемнон был разгневан такой грубой шуткой и не стал этого скрывать, я тоже был потрясен. Я уже представил себе, что царь входит в беседку, где Великий лев Египта держит в ладони царскую плоть и не торопится ее отпускать.
Когда я попытался возражать, госпожа сказала мне:
– Не будь такой старой гусыней, Таита. Мы только пошутили немного. Это невинная шутка.
– Да, шутка. Однако я что-то сомневаюсь в ее невинности, – пробормотал я, так как видел, как загорелись их глаза от этого прикосновения. Я чувствовал взаимную страсть в воздухе, как приближение грозы. Я знал, что они не смогут долго сдерживаться, и даже сильнейшее чувство долга и честь Тана в конце концов будут сломлены его великой любовью и ответной страстью царицы.
В тот же вечер я посетил храм Гора и принес обильную жертву. Потом молился и просил бога:
– Пусть пророчества лабиринтов Амона-Ра сбудутся без задержки, они больше не могут терпеть. Если они не выдержат, это принесет смерть и позор нам всем.
Иногда людям лучше не вмешиваться в дела Судьбы. Наши мольбы сбываются неожиданно и совсем не так, как мы хотим.
Я был врачом царевича, но, по правде говоря, он почти не нуждался в моем искусстве. Природа наделила его крепким здоровьем, как у отца, и ранней силой. Аппетит и пищеварение были образцовыми: что бы ни оказывалось у него во рту, он все пожирал с львиной жадностью, а через положенное время извергал с противоположного конца тела с нужной периодичностью и в нужной консистенции.
Он спал не просыпаясь, а когда просыпался, громкими воплями требовал пищи. Когда я показывал ему палец, он смотрел на него и следил, как тот двигается перед его огромными темными глазами. Стоило только пальцу оказаться в пределах досягаемости, малыш тут же хватался за него и пытался сесть. Он научился этому раньше, чем любой другой ребенок, за которым мне приходилось наблюдать. Встал и пополз в таком возрасте, в каком другие дети только впервые садятся. Сделал первые неуверенные шаги тогда, когда другие только начинают ползать.
Тан был с нами в тот знаменательный день. Последние два месяца он отсутствовал со своим войском, так как отряды красного узурпатора захватили город Асьют. Этот город был ключом нашей обороны на севере, и фараон приказал Тану отправиться вниз по реке со всем флотом и вернуть город.
Много позже Крат мне рассказывал, какой жестокой была битва, но в конце концов Тан пробил стену и во главе своих синих ворвался в город. Они изгнали войска самозванца и преследовали их далеко за границами Нижнего царства по залитым кровью дорогам.
Благодарные жители Фив торжественно встретили Тана, а фараон наградил его еще одной золотой цепью – «Золотом доблести» – и приказал возместить невыплаченное жалованье войскам, добившимся этой победы.
Тан пришел в беседку после встречи с фараоном. Мы уже ждали его. Я встал у входа сторожить влюбленных, а Тан и госпожа обнялись со всей страстью, какая накопилась в сердцах за время разлуки. В конце концов мне пришлось развести их, поскольку объятия могли завести слишком далеко.
– Вельможа Тан, – резко позвал я, – царевич Мемнон в нетерпении.
