Ознакомительная версия.
На прощание Философ, раздраженно почесывая нос, все же вручил тайком своему душителю пятьдесят дукатов золотом. Это немного за жизнь такого человека как Философ. За эти деньги не купишь и половины здорового и крепкого раба. А ведь могло и случиться. Но Гудо внимательно, перед посадкой на суденышко, посмотрел на Весельчака и попросил его отдать нож. Еще никто не посмел ни выполнить «просьбу» Гудо. Не посмел и Весельчак. Он протянул припрятанный нож с гневными словами:
– Если бог создал палачей, значит, так ему было угодно. Позволь хотя бы глаз ему вырезать. А потом мы захватим суденышко и навсегда о нем забудем.
Но «господин в синих одеждах», покачав головой, ответил:
– Сегодня я во второй раз поклялся этому демону пещер. Нарушение клятвы – смертный грех. Мы убьем его тем, что будем думать о нем как об умершем человеке.
– Я так не смогу. Позволь, я хотя бы плюну ему в глаза.
– Это его не убьет и не оскорбит, но может затруднить наш путь. Его боги вдохнули в него столько коварства и злобы, что хватит на десятерых демонов. А вот о душе и вовсе не побеспокоились. Пусть живет в своих пещерах и вдыхает трупный запах тех, кого он погубил под завалами. Это верная смерть. Я знаю.
Слышал ли этот разговор Философ, или читал его по губам, но он отозвал в сторонку «господина в синих одеждах» и тайно вложил в его руку кошель с золотом. Едва сдерживаясь, прошептал:
– Это плата за твою память обо мне, как об умершем, и за жизнь, которая важнее и нужнее всех живущих на земле. Этих денег хватит на многомесячные поиски и на новые наряды для твоей семьи. Жаль, из тебя мог бы получиться Философ!
Философ что-то еще хотел сказать, но повернулся и поспешил в свои жуткие пещеры. Не каждому дано возвращаться в собственную могилу, тем более по собственной воле. Не каждый способен спать на золоте, а ходить в рубище и питаться лепешками. Не всякий решиться погубить себя во мраке. Не каждого ослепляет золото. Это люди из другой глины!
Именно о новых одеждах думал Гудо, когда поднялся со своей банки. Он был так поглощен этим вопросом, что не сразу услышал окрики моряков. А когда услышал, то не понял предупредительные голоса. «Господин в синих одеждах» лишь краем ока заметил размахнувшийся кнут оторвавшегося от борта каната и огромное полотнище паруса, что, как рука палача, направляла удар в его сторону. Уклоняясь от удара, Гудо спиной склонился над бортом. Но низкий борт и не мог стать опорой. Несколько раз взмахнув руками, Гудо опрокинулся в воду.
Обрыв или плохой узел частенько заставлял жесткие канаты извиваться змеями. К этому моряки и их капитаны относились по-разному. Но чаще со смехом, так как канат справедливо наказывал нерадивого моряка, не осмотревшего его или сплоховавшего при креплении. Бывало такое, что от удара или испуга моряк падал на палубу, а то и под веселый крик и хохот за борт. А если упавший при этом еще смешно размахивает руками и испуганно кричит, то веселья только прибавляется.
Смеялись и на этом суденышке. Особенно над выражением наивного удивления и даже, возможно, испуга, что успело мелькнуть на выбритом и от того еще более выразительном лице огромного мужчины. Эти детские движения мускул лица никак нельзя было ранее даже предположить на суровом до дикости обличии человека, о котором всем было известно как о безжалостном палаче.
И тут общее веселие было прервано громким криком Франческо:
– Да он же тонет!
Люди, родившиеся на побережье и всю сознательную жизнь проведшие на воде, переглянулись.
– Чего же молчит? – несколько поостыл Весельчак.
– Видно воды уже глотнул, – предположил Ральф и стал поспешно стягивать с себя тунику.
– Канат, канат! Бросайте конец! – закричали и заметались моряки.
Тут же, лишь сбросив с ног пулены, в бурлящее осеннее море бросился Франческо. Упругие волны встретили генуэзца тысячами леденящих тело иголок. Тело съежилось, сокращая мускулы и связки. Но привыкший к воде с младенчества Франческо тут же заставил руки и ноги подгребать под себя воду и быстро всплыл.
Приподняв голову над водой, молодой генуэзец огляделся. Справа от него, в десяти шагах, огромные руки «господина в синих одеждах» хватались за воздух. Голова же его находилась под водой, как у всякого кто понятия не имеет о том, как заставить тело всплыть. Несколькими сильными гребками рук и ног Франческо доплыл до утопающего и, легко перевернув его к себе спиной, обхватил туловище левой рукой. Казалось, так можно продержать и себя и утопающего достаточно долго, но генуэзец с ужасом почувствовал, как сильные руки Гудо железными кольцами обхватили его плечи, лишая возможности движения.
Франческо стал отчаянно болтать ногами, но спасаемый был слишком тяжел для еще не совсем окрепших мышц генуэзца. К тому же вырваться из крепчайших объятий было невозможно.
«Вот и все. Не под землей, так под водой. Смерть не обмануть», – еще успел подумать Франческо перед тем, как его голову накрыли волны.
И все же он успел хватануть достаточно воздуха и запереть его в легких. Еще немного, но можно было прожить, что трудно было сказать о Гудо, отчаянно глотавшего воду.
«Что же я Господу скажу? Умер в объятьях палача? И что…»
Но последнюю мысль оборвали чьи-то огромные и сильные руки.
* * *
Гудо несколько раз приходил в себя, открывал глаза и опять проваливался в черную пустоту. Он чувствовал, как переворачивали его тело, давили на живот и грудь, сгибали и разгибали по очереди руки и ноги. Но все это было как бы не с ним. Все это он внутренним взором видел со стороны и был абсолютно равнодушен к издевательствам с его телом. Но вот он увидел, а затем почувствовал, как человек с бычьей головой с размаху бьет своей огромной ладонью по щекам его.
Стало больно и стыдно. От боли и стыда Гудо окончательно пришел в себя.
– Все, будет жить, – как через трубу сказал этот «Минотавр» и даже попытался улыбнуться.
Эта улыбка не понравилась Гудо и он отвернулся.
Потом Гудо долго сидел и смотрел на гибкие языки пламени костра. Его правая рука, выдавая слабость, предательски тряслась, и он ничего не мог с ней поделать. Гудо ел левой рукой то, что ему подавали, но все время отказывался от воды и даже вина.
А еще «господин в синих одеждах» вначале растерянно, но затем все с большим вниманием слушал рассказы тех, кто сидел одной большой семьей у костра, на маленьком скалистом острове, одном из тех, которые никто не мог и сосчитать за все века, что моряки бороздили просторы Эгейского моря.
Ясное ночное небо – это огромное черное атласное полотнище, щедро вытканное серебром созвездий и украшеное бриллиантами ближайших звезд. Они приковывают взгляд и умиротворят. Там бесконечная жизнь. Вечный полет. Тишина и спокойствие. Где-то там рай для счастливчиков. Недоступный Гудо. Уже сегодня он мог оказаться в аду на радость сатане и сотням тех, кого он казнил, убил и изувечил. Это жуткое место не пугает Гудо, но очень печалит. Хотя и должно радовать. Радовать тем, что ни Адела, ни дети никогда и ни за что не окажутся в преисподней. Их место в раю. Печалит то, что в жизни после смерти Гудо никогда не увидит своих милых девочек. Только это. А боль и муки ада?.. Вряд ли они болезненнее и мучительнее тех, что перенес Гудо на своем земном веку.
Ознакомительная версия.
