— Мы хотим спасти епархию, а не наказать твоего отца подобно тому, как он поступал со своими врагами.
Элизабет пристыженно повесила голову.
— Мой ум говорит мне, что вы правы, но мое сердце плачет, хотя ему известны все промахи отца.
Альбрехт обнял ее.
— Пойдем. Давай немного прогуляемся, пока идут переговоры. Это может надолго затянуться.
Элизабет неохотно пошла за ним через двор в передний двор, а затем к воротам. Только выйдя за последние ворота, Альбрехт остановился и серьезно посмотрел на Элизабет.
— Ты, наверное, заметила, что я сегодня не в одежде каноника.
Она кивнула.
— Ты прежде сказала, что судьба твоего отца это и твоя судьба, но так не должно быть. Смотри, я однажды пообещал отдать за тебя свою жизнь, если понадобится, и разделить ее с твоей. И сегодня я не хочу ничего другого, поэтому написал просьбу о том, чтобы капитул освободил меня от моих обязанностей перед святой матушкой-церковью. Это, разумеется, непросто, и решение должно быть еще одобрено высшим чином, но через несколько недель я снова стану рыцарем, который любит тебя и хочет сдержать данное тебе обещание.
Элизабет молча обняла его. Ей в голову не приходили нужные слова.
— Позже, — поклялась она себе, — при первой же возможности я все расскажу тебе, независимо от того, захочешь ты меня слушать или нет, потому что между нами не должно быть никаких тайн и никаких темных пятен прошлого, которые бы могли затмить свет любви. Потом, и только потом, если у тебя останется желание выполнить свое обещание, я с удовольствием скажу тебе да!
Переговоры затянулись до вечера. Духовные и мирские делегаты убеждали епископа, но он оставался упрямым и глухим к доводам разума. Все больше рыцарей и даже викарии и капелланы отворачивались от него и советовали подписать отречение. Конрад фон Вайнсберг, стоя возле нового настоятеля, взывал к его благоразумию. Когда даже рыцари Ганс фон Генеберг и Георг фон Кастель попросили освободить их от клятвы верности, он сдался. Епископ Иоганн II фон Брунн велел дать ему перо и чернила и подписал отречение, подготовленное папским легатом. Когда он прижимал свою печать к воску, у него на глазах появились слезы, но голос его не дрогнул.
— Вы и ее хотите у меня отнять, — сказал он и, с усилием стянув со своего толстого пальца кольцо с печатью, бросил его на подписанный пергамент. — Мат, не правда ли? По крайней мере, в этой партии.
— Следующей не будет, Иоганн, — сказал глава капитула фон Грумбах, взяв кольцо и договор.
— Мы еще посмотрим, — возразил Иоганн фон Брунн. Слезы на его глазах сменились воинственной решимостью.
Вечером делегация с облегчением покинула крепость. Остались только несколько рыцарей и два писаря, чтобы контролировать ситуацию. Они дали епископу время собрать вещи и попрощаться. Он имел право нагрузить три кареты и выбрать из конюшни трех лошадей, чтобы взять их с собой в Цабельштайн. Его должны были сопровождать два камердинера. Поддержат ли его рыцари, было еще не понятно. Каждый думал, как в этой ситуации будет лучше для него, поэтому вечером в зале было тише, чем обычно. Каждый был занят своими мыслями, и настроение было подавленным.
— Они дали мне в распоряжение только три кареты! — жаловался Иоганн фон Брунн своей дочери. — Как я должен разместить свои вещи только в три кареты?
Герадина начала рыдать, но Иоганн лишь недовольно посмотрел на нее и грубо сказал:
— Успокойся. Рев бабы — это последнее, что я сегодня смогу вынести.
Герадина обиженно закрыла рот и поднялась.
— Тогда я пойду собираться.
— Зачем? — удивленно спросил бывший епископ. — Ты так быстро покидаешь крепость? Куда ты пойдешь?
Герадина в замешательстве остановилась.
— С вами в Цабельштайн, куда же еще? Мое место рядом с вами!
Иоганн фон Брунн покачал головой.
— Меня ты сопровождать не можешь. Неужели ты думаешь, что в моих трех каретах найдется еще место для тебя и твоего бесполезного бабского хлама?
Герадина вздрогнула, на ее лице проступил ужас. Впервые Элизабет почувствовала что-то вроде сочувствия к содержанке своего отца.
— Значит, это конец? — выдавила Герадина.
— Если ты найдешь другой способ, тогда можешь приехать ко мне в Цабельштайн, — сказал Иоганн фон Брунн и движением руки велел ей идти, а сам принялся за паштет.
Постепенно рыцари и духовенство покидали зал, хотя фон Брунн все еще сидел за столом. Только сейчас он четко осознал, что уже не является епископом. Элизабет заметила глубокие складки у него на лбу, когда он подчеркнуто радостным голосом просил еще вина. Прежде чем он напился, девушка пожелала ему спокойной ночи и направилась в свои покои, но отец взял ее за руку, останавливая.
— Ты поедешь со мной в Цабельштайн?
Элизабет немного замешкалась, но затем прислушалась к своему сердцу.
— Нет, отец, я не поеду туда жить с тобой. Я выхожу замуж.
— После того как признаюсь будущему супругу во всех грехах и он простит меня, — мысленно добавила она.
Иоганн фон Брунн больше не задавал вопросов. Отпустив ее руку, он пробормотал:
— Тогда я должен пожелать тебе счастья, — и, взяв бокал, наполненный крепким красным вином, залпом осушил его.
Певчие начали петь. Под их торжественные голоса, которые, подобно голосам ангелов, поднимались к соборному своду, входили каноники в праздничных одеждах во главе с новым настоятелем Гансом фон Грумбахом. Вышивка золотом и серебром сверкала при свете многочисленных свеч, тяжелые кресты из драгоценного металла и благородных камней на шеях каноников переливались всеми цветами радуги.
Элизабет сидела рядом с Альбрехтом на церковной скамье, рядом с дворянами и советниками, ожидая нового попечителя епископства Вюрцбург, вступающего сегодня торжественно в должность. Иоганн фон Вертгейм в роскошном наряде был серьезен, будто король, которого сегодня должны были короновать.
Элизабет снова взглянула на Ганса фон Грумбаха, который, как и в крепости, не выглядел довольным, хотя теперь был первым среди каноников капитула. Чего он мог еще желать?
Клиросники замолчали, каноники заняли свои места. Настоятель вышел вперед и начал свою речь. Осознание молнией пронзило Элизабет, ей стоило больших усилий не закричать.
Этот голос! Вот почему каждый раз, когда она его слышала, ее бросало то в жар, то в холод, вот почему ей было не по себе в присутствии главы капитула.
Чего он мог еще желать? Все вдруг стало так очевидно. Занять место епископа! Это он дал поручение рыцарям фон Кере и фон Зекендорфу. Он хотел убить ее отца, чтобы занять его место! Ганс фон Грумбах отошел в сторону, уступая место попечителю епископства. В то время как Иоганн фон Вертгейм читал речь, настоятель обводил взглядом собравшихся в соборе людей, пока не остановился на Элизабет.
