Ознакомительная версия.
– Пройдет какое-то время, прежде чем я получу увольнение, продам капитанский чин, соберу пожитки и вернусь в Столпен, – помолчав немного, тихо сказал Раймунд. – У меня здесь есть старый приятель, Кашау, вот и предлог хороший, лучшего не надо.
– Кашау? – переспросила Козель. – Такой же раб, как все, слуга беззакония, палач. – Она закрыла Библию и принялась ходить по комнате. – Ну что ж, возвращайся, – вымолвила она, – обо мне не тревожься, я не стану ни сама бороться со своим предназначением, ни тебя вовлекать в бессмысленную борьбу. Только ты один мне верно служишь. В наказанье или в награду бог твою судьбу связал с моею, мы осуждены вместе страдать и вместе ликовать, когда пробьет мой час.
Такое настроение не способствовало разговору. Тем более что Анна опять погрузилась в чтение и, казалось, не замечала ничего вокруг. Заклика постоял у двери, а потом, сказав, что еще придет, вышел опечаленный.
Кашау ждал его во дворе у колодца.
– Ну о чем вы с ней говорили? – спросил он.
– Зря у дверей простоял, даже словом не перемолвились. Вошел – она над Библией сидит, я стал ждать, она не то молилась, не то о чем-то думала, так и не подняла головы. Придется, видно, в другой раз прийти.
– Вряд ли тебе больше повезет, – прибавил Кашау, – священные книги служат ей утешением, а может, и развлечением. Оно и к лучшему. А как тебе показалось, изменилась она?
– Еще бы, – ответил Заклика, утаив, что виделся с ней позднее. – Королеву Козель не сравнишь с Козель узницей, хотя у нее и сейчас вид царственный.
Они провели день, гуляя по валам, вокруг стен и разговаривая о войне и о Кракове, где Кашау был дважды с королем. Когда пришло время закрывать ворота, Заклика попрощался с приятелем и отправился ночевать на постоялый двор. Услужливый немец при виде офицера пустился с ним в разговоры. Заклика постарался поскорей от него отделаться. Наутро, как только открыли ворота, Раймунд опять был у Кашау, ожидавшего его с завтраком.
Козель возилась в садике, она кивнула проходившему мимо Заклике. На этот раз одета она была, как обычно, и выражение лица у нее было более веселое.
– Посмотри, – сказала она своим обычным тоном, – вот мои детки! Родных деток у меня отняли! Бессердечные! Отнять у матери ее собственность. В долгие часы одиночества я мысленно пытаюсь представить себе, какие они сейчас. Я бы их, наверно, не узнала, а они бы в ужасе отвернулись от меня. Я просила, чтобы мне разрешили видеть их. Нет, сказали мне, это дети короля, и видеть их мне не положено. Трое у меня детей, что может быть для матери дороже, а мои глаза никогда их не увидят, руки не обнимут! Понимаешь, что это значит, как разрывается от боли материнское сердце? Если бы их отнял у меня господь бог, я искала бы их в царстве небесном, но их отнял земной владыка, их отец и мой враг. Он стоит между нами. Милосердный бог сжалился надо мной и подарил мне цветы, и они улыбаются, как дети. О! Если бы я могла послать им хоть по цветочку. Нет, они отвернулись бы с отвращением! Они будут бояться родной матери, им скажут: она умерла или – еще хуже – сошла с ума.
У Заклики в глазах стояли слезы. Козель редко говорила о детях, словно страшась воспоминаний.
– Иди, – сказала она немного погодя, – иди и возвращайся. Я искала советов в книгах пророков и в книге Чисел: ты должен вернуться и жить здесь.
Она кивнула головой и простилась с ним царственным жестом.
Заклике больше нечего было делать в замке. Он провел для видимости еще часок с Кашау и, сказав, что ему пора, покинул приятеля незадолго до полудня. Когда он проходил по двору, Анны Козель уже не было в садике, она стояла у окна, одетая, как накануне, с книгой в руках, задумчивая, замечтавшаяся, и даже не взглянула на него.
Не задумываясь над тем, что ждет его в Столпене, преданный Заклика вернулся в Ошац и стал хлопотать об увольнении. Препятствий ему никто не чинил, и вот, собрав свои пожитки, Раймунд унылым осенним днем заявился на постоялый двор в Столпене и объявил хозяину о своем намерении поселиться здесь в каком-нибудь уединенном уголке.
Заклике удалось приобрести недорого домик с садом, где через месяц он уже хозяйничал вместе с Кашау.
13В 1727 году, спустя три года после неудачного побега графини Козель с поручиком Гельмом, в Столпене и близлежащем городке это событие было предано забвению, и жизнь снова текла здесь спокойно, ничто не нарушало ее однообразия, будто кругом простиралась дикая пустыня.
А при дворе между тем произошло много перемен. Графиня Козель, сама того не ведая, не приложив никаких стараний, была, можно сказать, отомщена. В ее мрачное узилище доходили вести о том, что враги ее исчезали со сцены или вовсе уходили из жизни. Их место занимали новые люди, другие женщины, фавориты. Одного только Августа Сильного не коснулось разрушительное время, он по-прежнему сорил деньгами и искал новых развлечений…
Напрасны были усилия очаровательной Марыни Денгоф привязать к себе короля, и, в конце концов, опасаясь участи Козель, она сочла, что благоразумней выйти замуж. Король не возражал. Бесшабашное веселье на лейпцигской ярмарке и кратковременные связи прельщали его больше, нежели прочные узы. Так он увлекся замечательной красавицей Эрдмутой Софьей Дискау, дочерью тайного советника Дискау из Чеплина, но, молчаливая и безжизненная, как статуя, красавица вскоре ему надоела, и он выдал ее замуж за гофмейстера фон Лесса. Потом его пленила Генриетта Остергаузен, но ее безропотная покорность тоже очень скоро ему наскучила, и он не вступился за нее, когда невестка сослала Генриетту в монастырь, откуда Станиславский взял ее в жены и увез в Польшу.
После этих мимолетных увлечений настало царствование Анны Ожельской, дочери Генриетты Дюваль, возродившей при дворе в какой-то мере былой блеск.
В шитом золотом гусарском мундире, с орденом Белого Орла на груди, Ануся Ожельская ездила с королем на смотры войск, на охоту. Август рядом с ней вновь обрел молодость. При дворе появились новые люди, пошел в гору брат новой фаворитки, граф Рутовский, старые приближенные короля сходили в могилу. Фюрстенберга, чье пари с Гоймом способствовало появлению при дрезденском дворе графини Козель, а впоследствии ставшего ее злейшим врагом, давно не было в живых. Его друзья, министры, видя, что король отвернулся от него, отстранили его от участия в государственных делах. Покинутому друзьями, оставленному королевской милостью, ему не оставалось ничего другого, как поселиться в Вернсдорфских лесах и посвятить свои дни алхимии, ханжеству и охоте; эти занятия оставляли ему достаточно свободного времени для размышлений о бренности всего земного.
Ознакомительная версия.
