Три всадника помчались вдоль аллеи, трепещущие своды которой скрыли священный маяк.
В Марли Эктора ожидала карета. Они с Полем и Кок-Эроном поспешили в нее, и карета помчалась во Фландрию.
Два дня спустя Эктор вручал свои бумаги в руки маршала де Вийяра.
Закончив чтение письма, маршал посмотрел на молодого полковника.
— Вы должны мне передать что-то на словах, — сказал он, — я вас слушаю.
— Ваше высокопревосходительство, — сказал Эктор, — его величество приказал мне просить вас дать сражение неприятелю в самое ближайшее время.
— Это зависит от случая, — ответил старый герцог.
— Если случай не представится, их величеству угодно, чтобы его создали.
— Хорошо, мсье, я дам это сражение.
ГЛАВА 51. ПРОБУЖДЕНИЕ ТИГРА
Крики, слышанные Эктором, издала Кристина.
Вот что случилось.
Пока Эктор с Фуркево удалялись к Марлийскому лесу, группа мужчин, верхом и пеших, окружили охотничий павильон мадам д'Аржансон. Одни рассыпались вокруг павильона, другие под предводительством того, который казался их начальником, а полной тишине столпились возле главного входа.
Начальник постучал в ворота, которые отпер слуга.
— Именем короля, — сказал постучавшийся мужчина, — веди нас к своему хозяину.
Слуга, дрожа от страха, направился к павильону; начальник следовал за ним. Некоторые из сопровождавших его подчиненных проникли в сад.
Лампа все ещё горела на окне, куда её поставила Кристина, а Блетарен разговаривал с Рипарфоном в небольшой комнате нижнего этажа.
Лакей отворил двери и молча показал незнакомцу старого дворянина.
— Я, конечно, имею честь говорить с графом Блетареном, — спросил последний.
— Да, мсье, — отвечал граф, вставая.
Рипарфон живо обернулся, посмотрел на незнакомца и узнал шевалье.
— Я имею приказ его величества арестовать вас.
— Арестовать графа де Блетарена? — вскричал Рипарфон.
— Да, мсье.
— Это невозможно!
— Вот вам доказательство, — произнес шевалье, доставая приказ с королевской печатью. — Мсье Блетарен обвиняется в возмущении против правительства и измене его величеству. Мне велено отвезти его в Бастилию до решения парламентом его участи.
— Я готов, мсье — ответил старый дворянин.
Из окна, через которое она пыталась отыскать во мраке ночи исчезнувший силуэт своего возлюбленного, Кристина слышала неясный шум голосов вокруг павильона и видела в саду мелькавшие черные тени. Спустившись по лестнице, она вошла в комнату в ту минуту, когда Блетарен отвечал шевалье.
Кристина узнала своего врага, поняла случившееся и бросилась в объятия отца.
Шевалье ей низко поклонился.
— Присутствие мадмуазель де Блетарен напоминает мне, — сказал он, — что поученные мною указания приказ касаются и её тоже. А когда король повелел, мой долг повиноваться.
— Исполняйте его, мсье, — отвечала Кристина, крепко держа в объятиях отца.
— Минуту, мсье, — вскричал герцог Рипарфон, — по какому праву вы завладели этим приказом? И кто поручил вам его исполнить?
— Я мог бы отвечать, что я не знаю вас, мсье, вас, так хорошо толкующего о праве и не имеющего его, чтобы задавать мне вопросы. Но я покажу вам свой патент на должность полицейского офицера, который разрешает мне делать то, что я делаю.
Рипарфон взял патент из рук шевалье. На нем было проставлено имя Блеза-Гийома Пайо, офицера королевской полиции.
— Под этим вас никогда не знали, как мне кажется? — спросил де Рипарфон.
— Это мое дело, мсье. Патент принадлежит мне, приказ на арест — по должной форме…Вот граф де Блетарен и его дочь. Мне велено их арестовать, и я их арестую.
— Но, мсье, меня зовут Ги де Рипарфон, я пэр Франции. И я за них ручаюсь.
— Это бессмысленно.
— Вы сомневаетесь в моем слове?
— Меня это не касается…У меня есть приказ, и я его исполняю.
— Я прошу у вас только ночь, чтобы видеть его величество и говорить с ним…Если мне не удастся, тогда вы сможете отвезти ваших пленников в Бастилию.
— Ночь, герцог! Да я не дам вам и часа.
Несмотря на свое хладнокровие, Рипарфон не выдержал и топнул ногой.
— Не знаю, что мешает мне заколоть вас как собаку! — вскричал он. — И я бы это сделал, не бойся замарать своей шпаги…Но покуда я жив, вы не арестуете этого старика.
— Как вам будет угодно, мсье. Живите или умирайте, воля ваша.
Шевалье кликнул, и четыре полицейских, вооруженные пистолетами и шпагами, появились в дверях.
— Мерзавец! — вскричал герцог, хватаясь за эфес своей шпаги.
Блетарен остановил его.
— Не противьтесь, герцог, это все испортит, — сказал он. — Сделайте лучше так: берите лошадь и спешите в Марли, и если Господу угодно тронуть сердце короля нашими несчастьями, завтра вы принесете нам эту весть в Бастилию.
— Вы правы, мсье, — ответил тот. — Подобные мерзавцы не стоят чести, которую я готов был им доставить…
Ги вышел с гордым видом, и растолкав подручных шевалье, остановился в дверях павильона.
— Эй, кто там! — позвал он.
Явился слуга, отпиравший ворота.
— Седлай мне лошадь, живо, — бросил герцог.
При этих словах лицо шевалье омрачилось. Он сделал знак одному из людей, стоявших у дверей. Тот приблизился.
— Ты слышал? — шепнул ему шевалье.
— Да, — ответил ни кто иной, как Коклико.
— Если Рипарфон увидит короля, все пропало.
— Я тоже этого боюсь.
— Надо, чтобы этого не случилось. Задержи его.
— Понятно.
Рипарфон вернулся в комнату, а Коклико вышел.
— Граф, — окликнул шевалье, — я вас жду.
— Я следую за вами, мсье.
— Надейтесь, — сказал старику Рипарфон, — на рассвете я повидаюсь с королем, и если есть ещё тень правосудия на земле, к полудню вы будете свободны.
— Забудьте обо мне, — отвечал тот, — и просите короля только за мою дочь.
— Эй, подавай-ка лошадь! — крикнул герцог, сходя с крыльца.
— Мсье, — трепеща, сказал слуга, — какой-то человек сорвал седло и перерезал подпругу…И даже побил меня.
— Где он? — спросил герцог, бледнея от гнева.
— Вот он, мсье.
Слуга указал на Коклико, стоявшего небрежно опершись на дерево и скрестив ноги.
— Ты помешал ему седлать мне лошадь? — спросил герцог Рипарфон.
— Я.
— Тогда седлай её сам, и живо.
— А если нет?
— Я разукрашу твою рожу…Пошел, за дело!
Коклико не двинулся с места.
— Нам велено, — сказал он, — никого не выпускать из павильона…Так что это невозможно.
— Это значит, что я тоже пленник? — спросил герцог, обращаясь к шевалье, который оставался недвижим.
— Это значит, что будь я полицейским офицером, — прибавил Коклико, — вы бы давно молчали…
