спину.
— Не волнуйтесь, кавалер, — кричали ему солдаты. — Не волнуйтесь, господин, вы приметный.
— Ну, с Богом, ребята, — сказал он и шагнул вниз с холма, в серое месиво тумана и рассветных сумерек.
— Во славу Господа! — заорал кто-то невдалеке.
Волков с удивлением узнал голос брата Семиона.
— Именем его! — орали солдаты.
Волков слышал, как следом за ним, с холма, одна за другой сходят тяжким шагом линии солдат.
Сам он шел шагов на тридцать впереди, он слышал, как сразу за левым его плечом сопит Увалень. А еще он слышал, как впереди, сразу перед ним, кричат удивленные люди. Враги, что вышли на его берег. Ступили на его землю. И пусть пощады они даже не просят.
Кавалер закрыл забрало шлема. Так он чувствовал себя увереннее.
И тут, в его правый наплечник, щелкнул арбалетный болт.
Дело началось.
Он даже смотреть на плечо не стал. Рыцарский доспех, много крепче, чем доспех пехотинца. А у него был не просто рыцарский доспех, у него был доспех курфюрста. Принца. Сделанный каким-то неведомым мастером, за немыслимые деньги, а значит непременно одним из лучших мастеров. Другому бы такое дело не доверили. Так что, кому-то нужно очень постараться, чтобы пробить это железо из арбалета. Тем более наплечник.
Он шел с запада на восток. Идти в тяжелом доспехе, да по песку, да если одна из ног у тебя не так уж и хороша, непросто. Но он еще не старик, силы в нем достаточно, а двадцать лет войн сделали его настолько выносливым, что и среди молодых таких выносливых еще поискать. Вон, Увалень, молод и здоров, а уже на песочке, идя за ним и стараясь не отстать, запыхтел как старый мерин на крутом подъеме. А Волков торопился, он спешил начать дело, пока горцы не пришли в себя и не успели построиться. И значит, он один быстро шел сейчас на сотню врагов. В надежде, что Бертье быстро идет за ним. Ну не один, за ним месил песок, стараясь не отстать от него, Увалень, у которого это дело было первым, ну если не считать ярмарки.
Первые лучи солнца через верхушки леса уже пробивались на берег реки, но они ничего не могли сделать с густым молоком речного тумана и последних сумерек. Он уже слышал крики, это кричали враги, они не понимали, что делать, кто-то уже выпрыгнул из лодок, кто-то думал, выпрыгивать ему или нет. А кто-то из них, что есть сил орал, чтобы его услышали на своем брегу:
— Засада! Засада!
Да, горные вы свиньи, да, это засада! Почти всю свою жизнь Волков воевал с горцами. И в южных войнах, и потом в войнах с еретиками, они всегда то за короля, то за этих сволочных детей сатаны, что отвергли Бога и Матерь Церковь. И теперь ему нравилось, что в голосе человека кричащего «Засада!» есть и обида и отчаяние.
Неясная тень в тумане вдруг уменьшилась вполовину, словно человек согнулся. Уж кто-кто, а он-то знал, что это значит, недаром ему в плечо болт попал. Это был арбалетчик, что натягивал тетиву арбалета. Даже боль в ноге не помешала ему прибавить шаг.
Арбалетчик только разогнулся, только поднял арбалет, не видел рыцаря, когда он полоснул его мечом. Справа налево. По руке, по плечу. Враг заорал, выронил, вернее отбросил арбалет. Словно он был горячий. Отрубить руку Волков ему не смог. Он был в хорошей стеганке. Да, кажется, еще и обшитой на руках и животе плотным войлоком. Горцы-арбалетчики железо на себе не носят, но стеганки у них отличные. Такую мечом не так просто рассечь. Кавалер занес меч, теперь думал рубить ему шею, бить под шлем, да арбалетчик заорал и кинулся прочь, в туман, прижимая к себе поврежденную руку. Жаль, надо было убивать, это был хороший арбалетчик. В тумане, на слух стреляя, попал в Волкова.
И тут же за ним еще один. Стоит, арбалет поднял. Целится мимо кавалера, в приближающиеся линии солдат, что ведет Бертье. Два шага к нему. Нет, теперь рубить он не будет, только колоть. Но подлец выстрелил и тут же разглядел в тумане кавалера. Все, что успел Волков сделать, так это в длинном выпаде самым кончиком меча ткнуть его в правый бок. Достал, но не глубоко, этот тоже заорал и тоже кинулся к реке в туман.
Кавалер обернулся:
— Ты тут?
Увалень пыхтел, но старался поспевать за ним.
— Тут, господин.
Справа, в пятнадцати или двадцати шагах от них гремела и лязгала каждым своим движением, темная, едва различимая в туманном рассвете, ощетинившаяся алебардами и копьями первая линия их солдат. Барабана у них не было, так что были отчетливо слышны резкие команды сержантов, помогающие солдатам держать линии ровными, то был «строевой шаг»:
— Шаг! Шаг! Раз-два, шаг!
Они шли, как живая стена, которая сдвинет любое препятствие, вот только шли они медленно. Волков думал, что сейчас там, у самой реки, сержанты горцев строят свою стену из людей. Чтобы его стена не опрокинула, не загнала их в реку. И поэтому он пошел вперед крикнув:
— За мной, Увалень.
Не прошел и двадцати шагов, как увидал в тумане рослого врага.
Он сразу понял, что это враг. А кто еще мог идти ему навстречу от реки. Шел один, храбрец чертов. Видно хотел глянуть, где противник. Не иначе офицер. Даже в тумане кавалер понял, что враг, идущий нему навстречу, без наголенников. Волков уже знал, как будет его убивать. Нет. Он не даст ему убежать как арбалетчикам. Отведя меч назад и вниз, чуть выставив вперед левую руку для защиты, он шел на врага. А тот убегать не собирался, замахнувшись каким-то оружием, так же шел на кавалера. Что у него было за оружие, Волков в тумане разглядеть не мог. Он видел, что враг держит его одной рукой. И что бы там ни было: клевец, топор, молот или тесак, все это было одноручным оружием и не представляло для опытного бойца в отличной броне большой опасности. Даже если враг ударит первым, то он примет его удар на левую руку, на наручи и отличную перчатку. А потом он нашинкует ему незащищенную левую ногу.
А враг, что шел к нему, вдруг кинулся на него со всей возможной быстротой и нанес удар. Бил он предсказуемо в шлем. Как и хотел кавалер, выставил руку, закрыл шлем от удара, оружие врага налетело на его крепкую руку в отличной
