Ознакомительная версия.
– Варяги все сколько ни есть – воры! – горячо восклицал Коснятин, не смущаясь присутствием самого Оддлейва. В лице Коснятина горела неутолимая ненависть, ладонь была судорожно стиснута на рукояти меча. – Сколько волка ни корми, да спиной к нему не поворачивайся! Ты, княже, с Винголом по чести простился, что заслужили, то его дружине серебром заплатил, а он Ерика на Ладогу навел! Так тебе за честь отплатили! И здешний варяг с ними заодно! Слышишь, что люди говорят! При Ерике он на высоком месте сидел, Ерик его с собой звал! Скажешь, неправда?
– И я бы рад принимать у себя только желанных гостей, – ответил ему Оддлейв ярл. Лицо его казалось застывшим, взгляд серых глаз был тверд. Он знал, что ему придется отвечать на обвинения. Знал он и то, что только благодаря родству со Столпосветом не полетел в поруб сразу же. Оправдаться было для него делом не только своей чести, но и долгом перед женой и ее родом. – Но боги велят нам покоряться судьбе. Да, Эйрик Хаконарсон без битвы вошел в мою крепость и как гость сидел в этой палате. Но есть ли в этом измена? Суди сам, княже, не слушай злых языков. Да, я мог не растворять ворота перед Эйриком и биться с ним на стенах. Он имел десять кораблей и почти тысячу умелых воинов с добрым оружием. Только боги могли дать мне победу – а они не дали ее воеводе Дубини, хотя он – более доблестный и опытный воин, нежели я. Мог ли я надеяться устоять там, где он пал? Нет, сие неразумно.
– Да лучше с честью голову сложить! – воскликнул Вышеслав. Твердый взгляд и уверенный голос варяга колебали его уверенность в вине Оддлейва, и он старался не поддаваться впечатлению. – Мой дед Святослав с дружиною погиб, а не отступил! Мертвым стыда нет! У вас, видно, не так судят!
Лицо Оддлейва дрогнуло – ему было тяжело вынести упрек, предназначенный не ему одному, а всему его племени. Видят Один и Фригг, как неправ юный конунг. Норманнам приписывали много прегрешений и пороков, но никто никогда не обвинял их в трусости.
– Я мог умереть в битве – видят боги, ни один из тех, кто ищет свое счастье в викинге, не боится смерти, – сдержавшись, спокойно продолжал Оддлейв. – У нас говорят: умереть нетрудно. Но тогда умерли бы со мной и все воины моей дружины. Умерли бы или стали рабами все те люди, которые нашли здесь укрытие. Умер бы от своей раны или стал рабом Дубини ярл. И те люди, которых я выкупил у Эйрика, остались бы рабами. А теперь все эти люди живы и могут служить Вальдамару конунгу. И моя дружина может служить дальше. И я тоже, если светлый князь оставит мне жизнь. Что потерял Вальдамар конунг оттого, что Эйрик вошел сюда без битвы? Ничего. Что сохранил конунг? Очень многое. Суди сам, есть ли измена в том, что я сделал? Вальдамар конунг хочет, чтобы его город был жив, – и он имеет город более живой, чем мог бы.
– Ты с Ериком за столом вместе сидел, из одной чаши пил! – крикнул Коснятин, не давая Вышеславу ответить. – Ты ему лучше служил, чем князю!
– Если бы я хотел служить Эйрику ярлу, то сейчас я не стоял бы здесь и не слушал твои попреки! – ответил Оддлейв, и рука его невольно скользнула к рукояти меча. Даже не слова Коснятина, а его ненавидящий взгляд побуждали его подумать о защите. – Я ушел бы с ним в море. А я остался здесь и открыл ворота конунгу!
– Так если бы вы с Дубыней вместе выступили, Ерик бы и не вошел в Ладогу! – сказал Вышеслав.
– Скажи это Дубини. Его чин здесь больше моего. Мое дело – брать дань с чуди. Разве кто-то говорит, что это дело я делаю плохо? Разве я когда-то утаил от твоего отца хоть куницу?
Вышеслав покачал головой. За то, что корабли разбойников еще на подступах к городу не были встречены ратью, в первую голову отвечал посадник, а не сборщик дани.
– Пойдем-ка, княже, я тебе чего покажу! – сказала Ильмера.
Вышеслав послушно поднялся и пошел за ней. Разговаривать с молодой и красивой боярыней ему было легче, чем с Оддлейвом и Коснятином, между которыми кипела взаимная ненависть.
Ильмера подвела его к самой двери.
– Вот, гляди, что нам Эйрик ярл на память оставил, – сказала Ильмера, указывая на выход из палаты.
Над дверью, прямо напротив хозяйского возвышения, в толстые бревна стены была глубоко всажена секира. На обухе ее виднелась золотая насечка, деревянная рукоять была украшена резьбой с переплетенными драконами – это было богатое оружие.
– Это его секира, – сказала хозяйка, странно глядя на боевой топор, словно это был живой враг, который мог видеть и слышать ее. Викинги не ушли – они были еще здесь, память о них глубоко врубилась в души даже тех, кто уцелел, как этот боевой топор глубоко врубился в бревна стены. – У нее и имя есть – Крушительница Черепов. Эйрик ее в Ладоге вдоволь кровью напоил, а перед уходом в стену врубил – подарок, сказал, от меня Вальдамару конунгу.
– Что же не вытащите? – спросил Вышеслав. Теперь ему тоже казалось, что враги все еще где-то здесь.
– Пробовали. Не могут. Глубоко Эйрик вогнал. Так и висит нам на позор. Любуйся, княже! – вдруг вскрикнула Ильмера, как будто больше не могла сдержать гнев. – Вот наша доля какая! А ты еще за это нас судить хочешь!
Уперев руки в бока, Вышеслав рассматривал секиру в стене, невольно воспринимая ее как живого врага.
– Много чести Ерику – моему отцу его подарков не надобно! – сказал он.
Подняв руку, Вышеслав крепко ухватился за резную рукоять секиры, с силой дернул и вырвал ее из стены. Покачивая в руке поверженную Крушительницу Черепов, князь повернулся к Ильмере.
– За обиду его сего подарка мало! – сказал он. – Свейскому князю пошлю. Пусть помнит – и мы ведь корабли снарядить можем. Где там его стольный город, от моря далеко ли?
– Что делать-то будем, княже, решай! – вполголоса напомнил Приспей.
Вышеслав вздохнул, лицо его погасло. Тяжелее всех битв и походов оказалась эта княжеская обязанность – решать. Решай, потому что ты – князь, а значит, самый мудрый, самый умный и всегда будешь прав. Люди глаза отведут, а вот что тебе ночью совесть скажет?
– Ты, княже, как знаешь, а только если ты моему мужу не веришь, то и меня с ним в поруб сажай! – решительно потребовала Ильмера. – Только тем ты себе немного чести прибавишь!
– Кто раз предал, тому веры нет! – свирепо прошипел Коснятин.
Вышеслав отвел глаза. Он был как меж двух огней между Ильмерой и Коснятином, как меж двух острых клинков. И пройти надо, деваться некуда. Посадить в поруб родную дочь Столпосвета он не решался, да и не верилось ему, что такая молодая красивая женщина может быть в чем-то виновата. А что он будет делать, когда перед ним встанут разом Коснятин и Столпосвет? Один из них будет требовать казни злодею, а другой будет просить о милости к своему зятю. Кого слушать тогда?
Ознакомительная версия.
