Дон Карлос недостоин был обладать ею! Я пришел в страшное отчаяние, вы это знаете! Я использовал все средства, чтобы вернуть мое потерянное дитя, я велел искать Инес… Но все напрасно, я даже не получил о ней никакого известия! До сих пор я томлюсь неведением, и мне кажется, что это ужасное, но справедливое наказание за все то, что я совершил.
— Я очень рад, что могу сообщить вам верные сведения о вашей дочери: графиня Инес находится в Пуисерде под покровительством своих родственников, дяди и тетки.
— Стало быть, она там… Скажите, откуда вы это знаете?
— Я сам проводил ее к родным!
— Благодарю!.. Примите душевную благодарность умирающего за .ваше благодеяние! — воскликнул граф глухо. — О, как еще Бог милостив ко мне! Мое дитя не здесь, оно нашло убежище у Камары! Что бы было, если бы она была здесь! Ужас и стыд ждали бы ее… Ибо ее отец… О, я не могу этого выговорить!.. Я умираю и смертью искупаю позор, в котором сам виноват!
— Графиня Инес хочет только одного — получить ваше прощение, — сказал Антонио.
— Передайте, что я простил ее. Я больше ее не увижу… Я чувствую, что конец близок… — отвечал граф Кортецилла; силы, казалось, совсем покинули его. — Мое дитя, я больше ее не увижу! Я оставляю ее… Она теперь бедна, у меня ничего нет… Мое имение будет конфисковано! Она должна будет услышать… о моем… постыдном падении и конце! И ее… этот позор… потрясет!.. Вот что не дает мне покоя в мой последний час!..
— Обратитесь сердцем к Богу, милосердие его безгранично, — произнес серьезно Антонио, которого сильно взволновала участь этого человека, а еще больше печалила участь его дочери. Он сложил руки и молился, и Эстебан тоже шептал молитву…
Дукеза стояла в стороне. Даже она была потрясена до глубины души этой трагедией и молитвенно сложила руки при виде своего умирающего сына, увиденного только тогда, когда смерть уже витала над его головой.
Эстебан молился с Антонио…
Какое-то торжественное спокойствие царило в комнате.
— Кончено!.. — прошептал граф. — Бог милосерден…
— Он умирает!.. — воскликнула Сара Кондоро.
— Оберегайте… Благословите… мою дочь… Мою Инес! — тихо проговорил Эстебан патеру.
— Я пошлю за доктором… Может быть, еще есть возможность его спасти… — сказала дукеза.
Граф Кортецилла только покачал головой.
— Не нужно доктора, — едва выговорил он и еще раз попробовал приподняться.
— Я перенесу графа на свою постель, — сказал Антонио, собрав все свои силы, чтобы перенести отца графини Инес на свою постель, находившуюся в соседней комнате.
И тот, кто еще сам нуждался в попечении, в свою очередь принялся ухаживать за умирающим! С трогательным сочувствием отнесся Антонио к графу, мучительно умиравшему от яда.
Изидор Тристани, оправившийся от своей раны гораздо скорее, чем ожидали доктора, тотчас поспешил с собранным им небольшим отрядом к маленькой крепости Пуисерде, намереваясь окружить ее.
Обдумав все, он решил, что теперь ему представляется случай заслужить расположение дона Карлоса и тем самым если не возвыситься над Доррегараем, то, по крайней мере, стать с ним на равную ногу. Он был уверен, что если завоюет Пуисерду и возьмет в плен Амаранту и Инес, то его повысят в звании.
Уже теперь он имел все шансы благодаря предпринимаемой осаде этой маленькой крепости возглавить значительные силы, ибо дон Карлос отдал приказ еще некоторым рассеянным отрядам из Каталонии присоединиться к Тристани.
Тристани руководил этой операцией и вместе с тем возглавлял все силы карлистов, соединившиеся под Пуисердой. В результате бывший начальник мелкого отряда имел теперь полную возможность на равных бороться с соперником!
Честолюбие Доррегарая было известно всем, и Изидор очень хорошо понимал, что такое поражение для его врага было хуже смерти. Теперь он видел перед собой давно желанную цель и намерен был для ее достижения сделать решительный шаг.
Само собой разумеется, что в Пуисерде поднялась паника, когда распространился слух о приближении большого отряда карлистов. Комендант крепости заявил гражданам, что готов защищать ее до последнего вздоха.
Вообще, в крепости находилось 300 пехотинцев и 120 артиллеристов, способных сдерживать только незначительные силы противника; но горожане, вдохновленные твердостью и решительностью коменданта, объявили, что готовы тоже встать на защиту крепости.
Часть горожан, немедленно вооружившись, отправилась на крепостные валы и заняла наблюдательные посты, между тем как другую часть старые офицеры, к которым не замедлил присоединиться и майор Камара, обучали обращаться с оружием и пушками. После этого у людей появилась уверенность, что карлистам будет нелегко овладеть крепостью.
12 августа 1874 года перед крепостью показались и снова как будто исчезли первые неприятельские отряды. Несколько дней спустя высланные из крепости на рекогносцировку всадники принесли известие, что к карлистам прибыли новые подкрепления и что во многих местах уже начали рыть траншеи.
В это самое время, как будто специально для того, чтобы запугать горожан, распространился слух об ужасном избиении карлистами олотских пленных, а это, несомненно, могло посеять панику, ужас и сомнения даже среди самых решительных. Пленные из отряда Новеласа находились в Олоте, когда готовилось первое наступление на Пуисерду. Чтобы оказать помощь крепости, правительственные войска двинулись к ней с намерением пройти через Олот.
Карлисты же, чтобы не лишиться своих пленных, отправили их в Вальфагону.
Как только они прибыли в этот город, Себальяс, известный карлистский вождь, отдал приказание всех их расстрелять. Но после некоторого раздумья ему показалось, что на это потребуется слишком много труда, и он изменил свое первоначальное приказание таким образом: расстрелять всех карабинеров правительственных войск в числе 75 человек, а из числа прочих пленных — офицеров и солдат — каждого пятого.
Он велел подать себе список и у каждого пятого имени, как палач, — нет, более кровожадный, чем палач! — поставил крест. Это был смертный приговор!
Таким образом было отмечено сто четырнадцать жертв, которые вместе с карабинерами были отправлены под конвоем к Риполю. На половине дороги отряд разделился: карабинеров повели налево, а прочих пленных — направо.
Когда первые достигли кладбища селения Легакес, входящего в приход Риполя, им объявили, что пробил их последний час.
Их связали по двое и группами от восьми до двенадцати человек отправляли на кладбище, где тотчас же расстреливали и закапывали. Среди них был один офицер. Большей частью это были люди женатые, отцы семейств.
