Сэр Джон бросился к Лайонелу, опустился на одно колено и, нежно обняв холодеющее тело молодого человека, приподнял его и прижал к груди.
— Лайонел! — горестно воскликнул он и, видимо полагая, что мысли о мщении могут облегчить последние минуты умирающего друга, добавил: — Негодяй в наших руках.
С явным усилием Лайонел повернул голову и медленно, словно ища кого-то, скользнул помутившимся взглядом по лицам стоявших вокруг людей.
— Оливер? — хрипло прошептал он. — Где Оливер?
— Вам не о чем тревожиться… — начал было сэр Джон, но Лайонел прервал его.
— Подождите, — несколько громче попросил он. — Оливер жив?
— Я здесь, — прозвучал в ответ низкий голос сэра Оливера, и офицеры, заслонявшие от него койку умирающего, расступились.
Лайонел приподнялся и некоторое время смотрел на брата, потом медленно склонился на грудь сэра Джона.
— Бог не оставил грешника своей милостью, — проговорил он, — и не лишил меня возможности хоть и с опозданием исправить содеянное мною зло.
Лайонел снова с трудом приподнялся, протянул руки к Оливеру и неожиданно громко воскликнул с мольбой в голосе:
— Нол! Брат мой, прости!
Оливер шагнул к койке и, так как его никто не задержал, подошёл к Лайонелу. С руками, по-прежнему связанными за спиной, он высился над братом, задевая тюрбаном низкий потолок каюты. Лицо его было сурово.
— За что просите вы простить вас?
Лайонел силился ответить, но, так ничего и не сказав, упал на руки сэра Джона, хватая ртом воздух. Кровавая пена выступила на его губах.
— Говорите, ради Бога, говорите! — срывающимся от волнения голосом умоляла раненого Розамунда, которая стояла у другого края койки.
Лайонел посмотрел на Розамунду и едва заметно улыбнулся.
— Не беспокойтесь, — прошептал он, — я буду говорить. Для этого Бог и продлил мне жизнь. Не обнимайте меня, Киллигрю, Я… Я — самый гнусный из людей. Питера Годолфина убил я.
— Боже мой, — простонал сэр Джон.
Лорд Генри испуганно глотнул воздух.
— Но грех мой не в этом, — продолжал Лайонел. — Я не повинен в его смерти. Мы честно сражались, и я убил Питера, защищая свою жизнь. Я согрешил потом. Когда подозрения пали на Оливера, я стал подогревать их… Оливер знал о нашем поединке, но молчал, чтобы не выдать меня. Я боялся, как бы не обнаружилась истина. Я завидовал ему… и договорился, чтобы его похитили и продали…
Голос Лайонела звучал всё слабее и наконец затих. Его тело сотряс кашель, на губах снова выступила кровавая пена. Однако вскоре он пришёл в себя. Он лежал, тяжело дыша и вцепившись пальцами в одеяло.
— Назовите имя, — попросила Розамунда, которой отчаянная решимость до конца бороться за жизнь Оливера не позволяла утратить хладнокровие и отклониться от самого главного, — назовите имя человека, нанятого вами, чтобы похитить Оливера.
— Джаспер Ли, шкипер «Ласточки», — ответил Лайонел.
Розамунда бросила на лорда Генри торжествующий взгляд, хотя лицо её было мертвенно-бледно, а губы дрожали. Затем она снова повернулась к умирающему; было что-то безжалостное в её решимости вытянуть из него всю правду, прежде чем он умолкнет навсегда.
— Скажите им, при каких обстоятельствах сэр Оливер послал вас вчера ночью на «Серебряную цаплю».
— О нет, не надо мучить его, — вступился за умирающего лорд Генри. — Он и так достаточно сказал. Да простит нам Бог нашу слепоту, Киллигрю.
Сэр Джон в молчании склонил голову над Лайонелом.
— Это вы, сэр Джон? — прошептал тот. — Как! Вы всё ещё здесь! Ха! — Казалось, он тихо засмеялся, но смех тут же оборвался. — Я ухожу, — пробормотал он, и голос его зазвучал твёрже, словно повинуясь последней вспышке угасающей воли: — Я… я восстановил справедливость… насколько сумел. Я сделал всё, что мог. Дай… дай мне твою руку…
И он наугад протянул правую руку.
— Я бы уже давно дал её вам, но я связан! — в бешенстве крикнул сэр Оливер.
Он собрал всю свою недюжинную силу и, одним рывком разорвав верёвки, как если бы то были обыкновенные нитки, схватил руку брата и упал на колени рядом с койкой.
— Лайонел… мальчик! — воскликнул сэр Оливер.
Казалось, всё случившееся за эти пять лет перестало существовать. Яростная, неутолимая ненависть к брату, жгучая обида, иссушающая душу жажда мести в одно мгновение бесследно исчезли, умерли, были похоронены и преданы забвению. Более того, их будто никогда и не было, и Лайонел вновь стал для него нежно любимым младшим братом, которого он баловал, оберегал, защищал от опасностей, а когда пришёл час — пожертвовал для него своим добрым именем, любимой девушкой и самой жизнью.
— Лайонел, мальчик! — только и мог сказать сэр Оливер. — Бедный мой! Ты не устоял перед искушением. Оно было слишком велико для тебя.
Сэр Оливер наклонился, поднял свесившуюся с кровати левую руку брата и вместе с правой сжал её в ладонях.
Сквозь окно на лицо умирающего упал солнечный луч. Но сияние, которым теперь светилось это лицо, исходило из другого — внутреннего — источника. Лайонел слабо пожал руку брата.
— Оливер! Оливер! — прошептал он. — Тебе нет равных! Я всегда знал, что ты настолько же благороден, насколько я ничтожен и низок. Достаточно ли я сказал, чтобы снять с тебя обвинения? Скажите же, что теперь ему ничто не угрожает! — обратился он ко всем собравшимся. — Что никакая…
— Сэру Оливеру ничто не угрожает, — твёрдо сказал лорд Генри. — Даю вам слово.
— Хорошо. Пусть прошлое останется в прошлом. А будущее в ваших руках, Оливер. Да благословит его Господь.
Он на секунду потерял сознание, но снова пришёл в себя.
— Как много я проплыл прошлой ночью! Так далеко я никогда не плавал. От Пенарроу до мыса Трефузис немалый путь. Это прекрасно. Но вы были со мной, Нол. Если бы у меня не хватило сил, вы бы поддержали меня. Я до сих пор не согрелся, ведь было так холодно… холодно…
Лайонел вздрогнул и затих.
Сэр Джон осторожно положил его на подушки. Розамунда опустилась на колени и закрыла лицо руками. Оливер по-прежнему стоял на коленях рядом с сэром Джоном, крепко сжимая холодеющие руки брата.
Наступила полная тишина. Наконец сэр Оливер с глубоким вздохом поднялся с колен. Остальные восприняли это как сигнал, которого, по-видимому, молча ждали из уважения к сэру Оливеру.
Лорд Генри неслышно подошёл к Розамунде и слегка дотронулся до её плеча. Она встала с колен и тоже вышла. Лорд Генри последовал за ней, и в каюте остался только врач.
Выйдя на солнечный свет, все остановились. Опустив голову и слегка сгорбившись, сэр Джон пристально разглядывал надраенную добела палубу. Затем почти робко — чего никогда не водилось за этим отважным человеком — он посмотрел на сэра Оливера.
