— Это Александр Македонский, — негромко пояснил оптион, видя, что Ромул восхищенно разглядывает изображение.
— Я так и думал, — ответил Ромул, вспоминая рассказы о великом греческом полководце, слышанные во время похода на восток от Селевкии. Правда, приятные воспоминания тут же схлынули при виде слонов, как всегда напомнивших ему о Бренне.
Оптион, не подозревающий о душевных муках собеседника, пустился в пояснения.
— Александр был непревзойденным полководцем. И кто знает, какие земли еще завоевал бы, не откажись его войско идти дальше. — Оптион улыбнулся. — Однако Цезарь не уступает Александру в заслугах. Говорят, он даже собрался в поход на Восток, как только закончится гражданская война. Вот уж где повоевать бы!
Пораженный Ромул хотел было выспросить подробности, как вдруг в зал вошла Фабиола. Одеяние из шелка и тонкого льна выгодно обрисовывало фигуру, длинные черные волосы падали за спину, перстни и браслеты с драгоценными камнями сияли на руках, подчеркивая синеву глаз. Вокруг шеи лежало ожерелье из крупных жемчужин, каждой из которых хватило бы на годовое пропитание средней семье. На всем ее облике лежал отпечаток уверенности, великолепия и богатства.
— Брат! — воскликнула она, бросаясь к Ромулу, и на него повеяло духами из лепестков роз. — Ты так долго не приходил! Почему?
Ромул шагнул вперед, отчетливо осознавая контраст — его боевые шрамы, простая туника и тяжелые кожаные калиги в сравнении с обликом Фабиолы казались грубыми и уродливыми.
— Сестра! — Он чмокнул ее в щеку. — Как я рад тебя видеть!
Юноша со значением поглядел на оптиона, и тот, поклонившись Фабиоле, направился к выходу.
— Садись. — Девушка указала на сиденья у стола. — Позавтракаем вместе.
Ромул дождался, пока оптион исчезнет с глаз, и объяснил:
— Я же знал, что тебе нужно время помириться с Брутом. Потому и не приходил.
Взяв с блюда спелый персик, он вдохнул нежный аромат. Уж в Маргиане их такими не угощали… Погружая зубы в сочную мякоть, юноша старался прогнать мысли об истинной причине своего позднего прихода — и вдруг понял, что пытается играть в словесную игру с собственной сестрой, предоставляя ей самой начать разговор.
Сестра одарила его сияющей улыбкой.
— Ты так внимателен! Спасибо!
— Все стало по-прежнему?
— Еще лучше, — довольно промурлыкала Фабиола, как кошка, добравшаяся до хозяйских сливок. — Мы счастливы, как никогда. Брут даже пожаловался Цезарю на Антония и рассказал о налете на Лупанарий.
— Правда? — подался вперед Ромул, стараясь не пропустить ни слова. — И что ответил Антоний?
— Все отрицал, конечно. Сказал, что Сцевола — мерзавец и волк-одиночка. Что напал на Лупанарий без спроса, — ответила Фабиола. — Цезарь ему поверил, но начальником конницы назначил другого. Слишком уж много толков о пьянстве Антония.
— Этим-то все и закончится. Как обычно.
— Не совсем, есть и польза. Брут имел публичную ссору с Антонием, дошло чуть не до кулаков, только Цезарь их и разнял.
— И что? — непонимающе спросил Ромул.
— Цезарь не поверил рассказу Брута о том, что случилось перед нападением на Лупанарий. То есть он держит Антония в фаворитах, несмотря на бесчинства. — Фабиола улыбнулась. — Брут недоволен. А значит, его легко будет переубедить.
У Ромула сжалось сердце. Зря он надеялся на нежные беседы, детские воспоминания и рассказы о пережитом.
— То есть убедить в твоей правоте, — с нажимом уточнил он.
— Да! — Фабиола тоже подалась вперед, в синих глазах плясали искры. — Брут пока хранит верность Цезарю, но я сумею его уломать. Он найдет нужных сенаторов и аристократов — сейчас полно недовольных. После триумфов Цезарь только и знает, что нарушает все законы, какие есть.
Ромул опасливо покосился по сторонам: беседа откровенно попахивала государственной изменой.
— Не волнуйся, — отмахнулась Фабиола. — Брут только что уехал в сенат, а остальные знают, что я люблю быть одна. Можешь не бояться.
Беспечная уверенность сестры в том, что Ромул с ней заодно, раздосадовала юношу донельзя.
— Значит, ты так и собираешься его убить? — прошептал он.
— Конечно! — Заметив, что он не разделяет ее восторга, она поджала губы. — Ты мне поможешь?
— С чего ты взяла, что он и есть насильник матери? Что он наш…
— Молчи! — резко остановила его девушка. — Не говори этого слова. Цезарь — чудовище, и его ждет расплата за злодеяние.
— Чтобы убить человека, нужны хоть какие-то доказательства, — твердо выговорил Ромул. — А не фантазии.
— Ромул, он пытался меня изнасиловать!
Юноша не уступал.
— Это не значит, что он изнасиловал маму.
Брат и сестра, не желая уступать, не сводили друг с друга глаз.
— Значит, ты так? — наконец не выдержала Фабиола. — Появляешься после стольких лет разлуки — и не хочешь отомстить за зло, причиненное твоей же семье?
Уязвленный ее словами, Ромул встал.
— Как бы ни были тебе противны ухаживания Цезаря, он тебя не тронул. Убивать его не за что, — отрезал он. — Если докажешь, что на мать напал Цезарь, — я твой. Но я не стану убивать невиновного. Я слишком часто этим занимался.
— А ты себя считаешь единственным страдальцем? — крикнула Фабиола. — И я, значит, спала с каждым встречным просто так? Ни для чего? Да я их всех ненавидела! Только и мечтала выяснить, кто изнасиловал мать! И найти тебя! И теперь, когда вина Цезаря неоспорима и ты здесь, чтобы его убить, — вот она, моя награда!
Ромул в замешательстве отвел глаза: его невзгоды и впрямь несравнимы со страданиями сестры. Однако он не отступал.
— В Лупанарий тебя продал не Цезарь. А Гемелл. И он уже за это заплатил. Ты отомщена.
— Ромул, Цезарь виноват! — умоляюще воскликнула девушка. — Я точно знаю! Он должен быть наказан!
Страстность, прозвучавшая в ее словах, заставила Ромула взглянуть на сестру. Она плакала, плечи сотрясались от рыданий, и, когда юноша неосознанно потянулся ее утешить, Фабиола тут же упала в его объятия.
— Ну что ты, не надо, — бормотал он, неловко гладя по спине. — Все будет хорошо.
Плач тут же стих — и Ромул насторожился.
— Помоги мне, — прошептала девушка.
Ромул, стиснув зубы, оттолкнул сестру.
— Нет. Не могу.
— Почему? — В глазах Фабиолы блеснули непролитые слезы.
— Я уже говорил. — Ромул, потрясенный легкостью, с какой она меняла настроение, пристально смотрел на сестру. — У тебя нет доказательств.
Несколько мгновений они стояли друг против друга, наконец Ромул отвел взгляд.
— Я не буду в этом участвовать. Я ухожу.
