В этом Артур, как было положено ему судьбой во всем, что касалось сыновей Моргаузы, совершил ошибку. В то самое время, когда он расхваливал самообладанье племянника, Гавейн и его закадычные друзья, пока их корабль подходил к бретонскому побережью, деловито затачивали клинки и с жаром говорили о предстоявших битвах.
Позже вечером Артур, пожелав доброй ночи Хоелю, позвал Мордреда пройти в отведенные ему, Артуру, покои для обещанного разговора.
Разговор вышел долгий и затянулся глубоко за полночь. Сперва король заговорил о депеше, которая заставила его так резко изменить свои планы. Это было письмо от королевы.
Гвиневера не приводила подробностей, но сознавалась, что тревога ее растет, а оставленная ей роль местоблюстительницы становится все более рискованной и опасной. Гвиневера сообщала, что герцог Константин, удалившийся в Каэрлеон со свитой своих рыцарей, объявил о своих намерениях двигаться на Камелот как “более подходящий для того, чтобы править Верховным королевством”. Раз за разом королева посылала к нему гонцов, моля исполнить волю Артура, но ответ герцога был 'нетерпеливый и неумеренный”.
“Я страшусь того, что может случиться, — писала она. — Мне уже сейчас приходят сообщения о том, что вместо того, чтоб держать в Каэрлеоне свои полки в готовности и в распоряжении Совета, герцог действует и говорит как человек, который уже сам правит своим именем и как единственный и законный представитель Верховного короля. Господин мой Артур, я повседневно жду твоего возвращения. Я живу в страхе перед тем, что какая-то беда может пасть на тебя или на твоего сына”.
По прочтении письма Мордред возжелал поехать. Он не помедлил, даже не желал обдумать то, что испытывал по отношению к герцогу Константину. Достаточно того, что этот человек все еще ведет себя так, словно у Артура нет сына от его плоти, не говоря уж о Гавейне, кровном родиче, сыне сводной сестры. И, как упоминал Артур, рассказы о некоторых деяниях Константина предвещают для королевства беду. Константин был правитель суровый, а человек жестокий, и легко было понять, откуда взялись ноты страха в строках письма Гвиневеры.
Любое сожаление Мордреда о том, что он оставляет армию Артура, развеялось без следа Регентство, пусть даже оно будет кратким, — вот что ему необходимо время проявить себя, когда он будет править один и с полнотой власти. Он не боялся того, что Константин по возвращении его, Мордреда, в Камелот во главе полка королевской стражи станет упорствовать в своих надменных притязаниях. Возвращения Мордреда, облеченного властью самим Артуром и с печатью Верховного короля, должно быть достаточно.
— А здесь ты найдешь, — Артур коснулся кожаного мешочка с письмами с его печатью, — верительные грамоты, которые позволят тебе собрать то войско, какое ты сочтешь необходимым, чтобы поддерживать мир дома и чтобы оно могло отплыть к нам сюда, буде нам придется драться.
Так во взаимном доверии беседовали они, и текли ночные часы, и за настоящим, омраченным облаками, будущее казалось столь же ясным, сколь рассвет, который медленно золотил волны Узкого моря за высоким окном. Если б призрак Моргаузы проплыл меж ними в дымном свете лампы и стал нашептывать им слова проклятия, предреченного много лет назад, они бы только рассмеялись, и их смех развеял бы проклятый призрак. Но это — последний раз, когда они встречаются друзьями. Дальше они будут говорить лишь как противники и враги.
Наконец король вернулся к будущему посольству. Хоель питал надежды на успех, но Артур, хотя он и скрыл это от кузена, был настроен не столь оптимистично.
— Дело еще может дойти до столкновения, — сказал он. — Квинтилиан служит теперь новому хозяину и сам проходит, так сказать, испытательный срок, и хотя мне мало что известно о людях из его окружения, подозреваю, он побоится уронить себя в глазах нового хозяина, вступив с нами в переговоры. И ему тоже нужно, чтоб все видели, как он проявляет силу.
— Опасная ситуация. Почему ты не едешь сам, государь? Артур улыбнулся.
— Можно сказать, это тоже вопрос репутации. Если я отправлюсь как посол, то не смогу взять с собой войска, а если посольство провалится, то все увидят, что я потерпел неудачу. Здесь, в Малой Британии, я — орудие устрашения, не как оружие… Я не могу себе позволить выступить в роли проигравшего, Мордред.
— Ты не можешь проиграть.
— Эта вера и должна усмирить Квинтилиана и тех в новом Риме, кто с надеждами заглядывается на кельтские государства.
Мордред помедлил, потом откровенно сказал:
— Прости мне, но есть и еще кое-что. Позволь мне говорить теперь как твоему местоблюстителю, если не как твоему сыну. Ты уверен, что можешь доверять Гавейну и молодым рыцарям в миссии подобного рода? Если они отправятся с Валерием и Борсом, то, думаю, дело дойдет до схватки.
— Возможно, ты и прав. Но от этого мы не много теряем. Рано или поздно нам придется сражаться, и я бы предпочел вступить в сраженье здесь и с врагом, который не успел еще подготовиться к битве, а не в моих собственных землях по ту сторону Узкого моря. Если франки станут бок о бок с нами, то, быть может, нам еще удастся отвадить этого нового императора. Если нет, то в наихудшем случае мы потеряем Малую Британию. Тогда мы увезем наших людей, тех, кто останется жив, на родину и снова засядем за преградой наших благословенных морей. — Он отвел взгляд и уставился в огонь, и лицо у него стало суровое. — Но в конечном итоге это время наступит. Не при мне, и, молю бога, не в твое время, но еще до того, как состарятся твои сыновья, это время придет. Кто бы ни устроил вторжение на остров, ему придется несладко. Сперва Узкое море, а затем бастионы королевств саксов и англов; там его встретят люди, сражающиеся за свои дома. Зачем еще, по-твоему, я отдал саксам во владение земли, на которых они поселились? Мужи сражаются за то, что принадлежит им А к тому времени, когда серьезная угроза надвинется на наши берега, я перетяну на свою сторону Сердика.
— Понимаю. Но я все спрашиваю себя, почему ты не тревожишься за исход посольства.
— Нам нужно время, и посольство может выиграть его для нас. Если оно потерпит неудачу, мы будет драться теперь. Вот так все просто. Но уже близится утро, так что давай закончим с делами. — Он тронул пальцами письмо, скрепленное печатью с драконом. — Непобедимый или нет, я немало размышлял о том, что произойдет в случае моей смерти. Вот письмо, которым ты тогда воспользуешься. В нем я извещаю Совет о том, что ты — мой наследник. Герцогу Константину доподлинно известно, что клятва, что я дал его отцу, вступит в действие лишь тогда? когда у меня не окажется наследника моей крови. Понравится ему это или нет, ему придется это признать. Ему я тоже написал, и это письмо он отрицать или замолчать не сможет. В нем я жалую ему земли; в его герцогство войдут области, которые принесла мне в приданое моя первая супруга, Гвиневера Корнуэльская. Надеюсь, он будет удовлетворен. Если нет, — глаза короля блеснули, когда он поглядел на сына, — это уже будет твоя, а не моя забота.
