Сергей Беляев - Коварное оружие

Стоял солнечный осенний день. Улицы Парижа были переполнены парижанами и иностранцами. Тень от обелиска заметно удлинялась, и если бы представить себе всю площадь Согласия в виде гигантских солнечных часов, то тень обелиска, как часовая стрелка, показывала бы ровно полчаса третьего.

По тротуарам проходили нарядные дамы. Молодые девушки предлагали свежие розы по два сантима за штуку. Мальчишки-газетчики уже собирались на перекрестках в ожидании вечерних выпусков. Полицейские в кепи регулировали движение потока автомобилей, переполненных катающимися. И никто не обратил ни малейшего внимания на экипаж, неторопливо объезжавший площадь. Все было обычно здесь в этот послеполуденный час Парижа, в этот день 18 сентября 1933 года. И обычен был внешний вид туристов, сидевших в том экипаже и с некоторой долей интереса смотревших на окружающее. Конечно, это были не парижане. Те веселы и жизнерадостны, — а эти несколько хмуры и сосредоточенны.

Полицейский равнодушно пропустил экипаж мимо светофора. Два ажана, прятавшиеся от солнца под тенью платана, даже не посмотрели на экипаж. А очень жаль, потому что два туриста в экипаже вели себя очень странно.

Хорошенькая черноглазая девочка, которая прогуливалась со своей мамой, ясно увидела, как через край экипажа свесилась пухлая рука туриста. Рука в накрахмаленной манжете. В пальцах была зажата стеклянная трубочка. Вот трубочка опрокинулась… Девочка не успела досмотреть.

— Люси, не верти головой, — строго сказала ей мать. — Веди себя, как взрослая. Кстати, ты хотела пить. Ужасная жара.

Они подошли к павильону прохладительных напитков.

— Два оршада, — заказала дама продавщице. — В один бокал льду поменьше. Я так боюсь, что моя крошка простудится.

Подан вкусный молочно-белый прохладный оршад. Люси старалась вести себя, как взрослая. Она осторожно через длинную соломинку втягивала пахнувший миндалем напиток, наслаждаясь его сладостью. И она забыла мимолетное впечатление от стеклянной трубочки.

А экипаж неторопливо объезжал площадь.

— Я думаю, что двести трубочек хватит для опыта, — пробормотал турист, вынимая из кармана склянку. Его мышиные хитрые глазки искоса взглянули на соседа. — Если мы тут увеличим наш посев, нас могут заметить…

— Больше спокойствия, — ответил сосед с солидными мешками под равнодушными сухими глазами. — Парижские кролики слишком беззаботны, чтобы стать по-настоящему наблюдательными.

— Но, кажется, одна девчонка заметила ваш жест…

— Поэтому я не опорожнил трубочку. А теперь это делаю с большим удовольствием и под самым носом ажана, который зазевался на хорошенькую цветочницу.

Если бы парижский гамен, вздумавший бесплатно прокатиться на туристском экипаже, примостился на задней оси, он смог бы наблюдать удивительные вещи. Под задние колеса методически падали капельки тягучей росы. Они смешивались с пылью мостовой и разносились легкими вихрями во все стороны.

Экипаж объехал концентрическими кругами вокруг обелиска.

— Теперь, Поль, мы сможем выпить по чашке кофе, — произнес старый турист, закуривая сигару, и взглянул на часы. — В восемнадцать сорок пять вы возьмете с собой девятку и на чашечках Петри проделаете контроль воздуха. Я буду ждать вас в лаборатории не позднее двадцати. А теперь прикажите кучеру, чтобы он ехал на бульвар Араго. Там очень уютное кафе. Кстати, надежен ли кучер?

— Он щедро оплачивается, сударь, и закрывает глаза на все, что его не касается.

На бульваре Араго туристы покинули экипаж. Кучер, Жан Корво, подкинул на ладони серебряную монету и свернул лошадей в переулок. Жана Корво мучила жажда, а в переулке находился кабачок, где можно было славно пропустить стаканчик.

Старый турист жил в номере скромного отеля. Хотя он называл эту комнату лабораторией, но тут не было ни микроскопов, ни белых столов, уставленных пробирками и колбами. Старик не носил докторского халата и стерильных перчаток. Сейчас он просматривал вечерние газеты, и ему не мешал веселый джаз, насвистывавший фокстрот. Когда увидимся, малютка. Осторожный стук в дверь. Старик встал, поправил помочи и выключил радио.

— Добрый вечер, сударь, — приветствовал старика Поль. Его мышиные глазки сощурились. — Мы славно поработали с девяткой. А вот и он…

Следом за вошедшим в комнату мягко шагнул невзрачный человечек с саквояжем.

— Ставьте поклажу сюда, девятка, — обратился к человечку старик. — Хотя бы на софу. И будьте смелее. Осторожность не должна смешиваться со страхом. Это не гремучая ртуть и не динамит, а всего лишь…

Старик широко раскрыл саквояж и запустил туда пухлую руку.

— А всего лишь… самые невинные чашечки Петри.

Он вынимал одну за другой плоские стеклянные блюдечки, прикрытые стеклянными облегающими крышечками, и расставлял их в стройное каре, как солдат на параде, на преддиванном круглом столике.

— Двадцать одна, — пересчитал старик чашечки. — Включите термостат. Поставьте на оптимум.

Поль подошел к металлическому ящику на столе, вставил вилку в розетку электропроводки, повозился с термометром. Ртуть поднялась до 37 градусов Цельсия и замерла на значке Опт.

— Чашечкам будет тесно, сударь, — доложил Поль.

— Это не имеет значения, — ставя чашечки на полку термостата, ответил старик. — Мы не у себя дома. Девятка, помогайте Полю. Медлительность в движениях никогда не способствует успеху в занятиях.

Чашечки были заперты в термостате. Старик возился у раковины, намыливая руки.

— Ветер не усиливается? — спросил он.

— Барометр в норме, сударь. На завтра днем возможен ветер.

— В таком случае, если движение воздуха будет нормальным, вы, Поль, вместе с девяткой сделаете не больше четырех туров в экипаже по площади Республики и посеете чудесную палочку теми же приемами, как и сегодня…

— Палочку? — осмелился спросить девятка.

— Да, вполне безопасную бактерию. Она с пылью будет летать по улицам Парижа и…

— Чорт возьми, сударь, — забормотал девятка, — я бы попросил у вас для меня хорошенький надежный респиратор…

— Вы можете надышаться этих бактерий, сколько вам вздумается. Палочка не вырастет в дубину, которая стукнет по голове. Но она — чудесный материал для контрольных опытов заражения воздуха. Теперь вы знаете, девятка, больше, чем вам следует знать, и держите язык за зубами. Поль, учите девятку технике разбрызгивания. Третий номер нашей программы — разбрызгивание в районе Высшей военной школы — послезавтра проделает девятка самостоятельно. Не могу же я всех вас здесь водить за ручки, как мамашиных сынков! Меня ждет моя лаборатория.

Старик сполоснул руки и взялся за полотенце.

— Я не задерживаю вас, господа. Надеюсь, что материал у вас в целости и сохранности?

— О да, будьте покойны, сударь, — откозырял Поль, притронувшись пальцами к полям мягкой шляпы. — Девятка, налево, кругом.

Девятка щелкнул каблуками и почтительно распахнул дверь перед Полем.

Жан Корво восседал на козлах своего экипажа, в котором сидели туристы. Из них один был вчерашний, а другой новенький. Кучер по-вчерашнему страдал от жажды и находил, что напрасно туристы слишком медленно объезжают площадь Республики и что хорошо бы скорее получить на чай и сделать маленький отдых в знакомом кабачке за стаканчиком полынной настойки. Впрочем, Жан Корво был добрым французом и ничего же имел против, чтобы позволить щедрым седокам как следует насладиться созерцанием статуи Победы, возвышавшейся в сквере посредине площади. Девятка приучался выливать под колеса на мостовую содержимое крохотных трубочек, вспоминал вчерашние слова старика и краткие инструкции Поля во время вечерней прогулки около ярко освещенного кино Этуаль.

Чорт побери! — думал девятка. — Если верить господину Полю, то в каждой трубочке содержится ровно по одному миллиарду бактерий, не больше и не меньше. Девятка был уроженец католического юга и вспомнил, как старый пономарь в деревне передавал, будто в средние века святые отцы вели жаркие споры, сколько ангелов может поместиться на острие булавки, и выходило около десятка тысяч. Преподобный Милетий будто бы с пеной у рта настаивал на сотне тысяч с небольшим. Преподобный был, совершенно ясно, не силен в арифметике и не умел управляться с нулями. А тут вот девятка держит в руке сразу целый миллиард невидимых крошек, а уж если начальство утверждает, то это точно.

Старик у себя был занят. Он вынимал из термостата чашечки одну за другой. Снимал крышки и рассматривал поверхность содержимого. В чашечках Петри еще раньше был разлит питательный для бактерий агар, род желатина из морских водорослей.