Василий Немирович-Данченко - Шамиль

Когда солнце садилось за горы, и на рубиновом море заката, резкие и чёрные, определились и их утёсистые вершины — в долине реки Самур приказано было строиться всем войскам Шамиля. Феварис [1] из кабардинцев и чеченцев стала налево, межщит [2] — направо. Альф [3] от альфа отделялись интервалами, точно так же, как хамса-миа от других [4]. Меньшими расстояниями были ограничены мии [5]… Впереди стояли на известных пунктах райсул-альфы — командиры полков — тысячники, за ними райсу-хамса-мии — пятисотники, и уже у самых кланов сотники — райль-мии и рансу-хамсин — пятидесятники. У тысячников и пятисотников на груди блестели серебряные круги с арабскими надписями, гласившими: «Брось малодушие, предавшись войне. Терпи её невзгоды, — нет смерти без назначения!» В середине круга значилось имя командира. На остальных начальниках, тоже серебряные, висели полумесяцы с их фамилиями… Значки тихо веяли… Подымавшийся ветерок слегка колыхал их зелёные, шитые арабскою вязью треугольники… Впереди, в ожидании великого имама, на статных конях сидели его наибы, увешанные орденами, созданными Шамилем для своих храбрецов. Эти отличия состояли из звёзд, полумесяцев с саблями под ними, серебряных разноугольников — под чернью, — со стихами из Корана и надписями, вроде: «Кто думает о последствиях, тот никогда не может быть храбр» или «Нет силы, нет крепости, кроме Бога единого»… На груди Хатхуа висела звезда с арабскою вязью внутри, гласившей: «Нет Хатхуа храбрее, нет сабли его острее» и ниже: «Этот герой искусен в войне и львом бросается на врагов, не считая их».

Но впереди всех с лопатами в руках стояли в чёрных чалмах своих «палачи»… Войска безмолвствовали. Приказ последним выйти и ждать имама наполнял всех смутным предчувствием чего-то ужасного…

Ждать пришлось недолго…

Имам показался вдали, но пешком, в изорванной черкеске, надетой на голую грудь и без оружия…

На бритой голове его не было ни папахи, ни чалмы…

С выражением глубокого горя, он шёл, опустив вниз голову и, по-видимому, ничего не замечал перед собою… За ним двигались в таких же изодранных одеждах муллы и мутелимы… Много времени прошло, и ночь уже наступила, когда имам добрался, наконец, до середины расположения своих войск. Факелы горели вокруг него, и, дымясь, красные языки их пламени выхватывали из мрака суровые лица и мощные фигуры наибов…

— Глашатаи, созовите всех начальствующих до пятидесятников! — приказал Шамиль.

Глашатаи кинулись во все стороны, и скоро их гортанные и хриплые крики словно клёкот кречетов раздались и направо, и налево…

От войск отделились испытанные воины и подошли к имаму.

Повелитель Чечни и Дагестана стоял неподвижно посреди них, не подымая глаз. На его лице было написано отчаяние. Открытая грудь носила царапины от ногтей… Длинная борода была выпачкана грязью. Когда всадники февариса стали позади сплошною стеною, Шамиль поднял голову и зорко оглядел всех. Он заговорил тихо прерывающимся и усталым голосом, точно каждое слово ему стоило страшных усилий и труда… Порою он выдерживал паузы и хватался за грудь рукою, подымал глаза к небу, точно оттуда ожидая вдохновения… Там уже сияли вечные иероглифы созвездий, и прямо над головою Шамиля зловеще кровавым светом горел Альдебаран…

— Правоверные!.. Нет бога, кроме Бога, и Мухаммед — пророк его!.. Позор нашего поражения наполнил смятением мою душу… Аллах обещал мне победу, но в решительный час отвратил от меня лицо своё. Мухаммед — в таинстве хакиката — явился мне, и препоясал меня священным мечом, и коснулся руки моей в ознаменование торжества над гяурами, ожидающего нас… Вот она, эта рука, вот этот знак!..

И он высоко поднял руку и показал на ладони красное пятно от обжога…

— Огонь от перста его проник меня всего, и я послал доблестного льва Хатхуа собрать вас всех и идти, чтобы взять готовую жатву вражьих голов. Нива стояла готовой — жнецы пришли, но серпы выпали из их рук, и они отступали в страхе перед нею. Что случилось такое? Почему обетование Господа не исполнилось? Кто наполнил страхом сердца ваши, отняв мощь у ваших рук? Почему это жалкое воробьиное гнездо, — указал он по направлению к крепости, — стоит ещё, когда на него набросились лучшие орлы гор, со стальными когтями, с заострёнными железными клювами?.. Что случилось?..

Он опять поднял голову вверх…

Под перебегающим красным блеском факелов видны были конвульсии его лица и порывистое дыхание исцарапанной груди…

— Я падал перед Аллахом во прах… Целые часы я лежал перед ним, и Всемогущий не явился мне! Я в скорби и смятении призывал пророка, но и он не посетил меня… Я разодрал тело своё ногтями, я грязью посыпал главу, я уничижался перед младшими пророками, я взывал к четвёртому из имамов Зейн аль-Абидину, — но все они были глухи. Ни один голос с высоты не раздавался мне в ответ, и только горный ветер как шайтан смеялся и свистал кругом, да снизу доносились стоны и вопли наших, умирающих и раненых… Я воззвал к моему покровителю Омару… Я крикнул Алию: «Слышишь ли ты меня?», но Омар молчал, и Алий не слышал… Неужели мы оставлены Богом и его пророком?.. Неужели над нами нет более его покрова и милосердия?..

— Аллах, Аллах! — воскликнул он, царапая себе лицо. — Неужели ты хочешь стать Богом и защитником неверных!..

И он точно стал прислушиваться…

Но долина молчала, задумчиво безмолвствовали горы… По верхушкам деревьев крался ветер, тихо шелестели знамёна и значки… Вздрагивали лошади и бряцали оправленными в серебро уздечками… Всё краснее и краснее разгорался зловещий Альдебаран, и из-за вершин Шахдага засверкали семь очей Большой Медведицы…

— Молчит Аллах… Оставил меня пророк его… Правоверные!.. Я, чтобы лучше слышать голос Бога, всходил на утёсы… Мне осталось одно: как жалкий червь я уйду в землю, зароюсь в ней и там — в смраде и унижении, буду ждать Его милости… А вы стойте тут до утра, и горе тому, кто скажет слово или оставит своё место… Стойте и молитесь безмолвно… Если бы на вас обрушились все силы Эблиса, — молчите; если бы буря заревела над вами, и молнии стали поражать вас, — стойте!.. Хатхуа, наиб Юсуф, Аслан-бек… вы проведёте эту ночь близ меня и да будете вы моими очами и памятью… Ещё раз: горе тому, кто сойдёт с места или скажет хоть одно слово!..

Он дал знак палачам. Те быстро заработали лопатами…

Через час, в течение которого Шамиль лежал на земле, распростёршись в безмолвной молитве, они вырыли глубокую яму. Шамиль вошёл в неё… Они прикрыли его досками углом над ним и, согласно заранее отданному приказанию, засыпали их сверх землёй, разумеется, оставляя незаметные промежутки. Ужас охватывал войска… Глашатаи каждое слово, сказанное Шамилем наибам и начальникам, передавали пехоте и кавалерии… Какой-то гул отдалённых вздохов проносился по долине. [6]