Кальман Миксат - Говорящий кафтан

Некоторые венгерские города иногда по недомыслию своему жалуются: «Мы-де много выстрадали, у нас турки правили сто (или, скажем, двести) лет».

А на самом деле куда хуже была участь тех городов, в которых не было ни турок, ни куруцев[1], ни австрийцев и которые жили сами по себе, как, например, Кечкемет. Ведь там, где стояли войска какой-нибудь из воюющих сторон, одни они и дань собирали, и хозяйничали в городе. Враждебное им войско не смело туда и носа сунуть. В город же, где не было ничьих солдат, ехали за добычей все, кому не лень.

Вздумается, например, будайскому паше[2] пополнить запасы продовольствия или денег, и отдает он приказ:

― Ну-ка, Дервиш-бек, напиши послание кечкеметскому бургомистру!

И вскоре летело в Кечкемет письмо, кудреватый стиль которого не обходился без выражений вроде: «…не то поплатитесь своим голова».

Мало чем отличались и приемы cольнокского бека Мусты, грабившего Цеглед, Надькёрёш и Кечкемет вкупе с окрестными деревнями. Не проходило недели, чтобы он не налагал на эти города дань, посылая им приказ с припиской: «Сию грамоту повелителя вашего доставить не иначе, как конным нарочный, во все без исключения города в села».

Имел виды на богатые города и его милость господин Кохари ― доблестный предводитель императорских войск, ― который слал свои распоряжения из Сечени. Даже его благородие Янош Дарваш, исправник из Гача, когда у куруцев появлялась в чем-нибудь нужда, не стеснялся поставить об этом в известность почтенных горожан. А уж они всегда в чем-нибудь да нуждались!

Кроме перечисленных собирателей дани, существовали еще в рыскавшие повсюду отряды крымских татар, и многочисленные бродячие шайки, действовавшие на свой страх и риск. Вот и попробуй тут со всеми ужиться в мире да в дружбе!

Между тем Кечкемет издавна славился своими ярмарками: все, что только было красивого или вкусного, свозили сюда турецкие, немецкие и венгерские купцы с половины Венгрии. И всякий раз торг этот заканчивался печально: в самый разгар ярмарки, поднимая столбы пыли на песчаной дороге, появлялись ― откуда ни возьмись ― то куруцы, то турки, то австрийское войско и, нагрузившись самыми дорогими товарами, исчезали. Только их и видели.

А отдувался за все славный город Кечкемет, потому что если купцов ограбили турки, то счет городу предъявляли австрийцы: «Возместите пострадавшим купцам убытки, иначе камня на камне от города не оставим». Вели же грабили сами австрийцы, то и тут бедным кечкеметцам приходилось худо, поскольку теперь возмещения убытков требовали уже турки и куруцы. И меньше чем тысячей золотых отделаться не удавалось.

Тщетно вздыхал бургомистр Янош Сюч, в отчаянье тыча тростью в землю:

― Откуда же вам взять? Ведь тут под нами не золотые россыпи, господа рыцари! Один песок до самого пекла.

В конце концов лопнуло у кечкеметцев терпение, и отцы города, посоветовавшись между собой, отправились к наместнику императора. Как сообщает в свих записках почтенный Пал Фекете, австрийский наместник очень расстроился, узнав, что посланцы Кечкемета явились к нему на прием.

― Не просите лишнего, все равно не дам, ― сказал он.

― Не хотим мы ничего, твоя милость. Нам даже того много, что у нас есть.

― Valde bene, valde bene![3] ― воскликнул с улыбкой наместник.

― Просим тебя, твоя милость, забери ты у нас наши ярмарки!

Наместник подумал и, хмыкнув, заявил:

― Только плохой правитель, друзья мои, отнимает у людей то, от чего ему самому нет никакой пользы.

Однако вскоре пришло все-таки распоряжение императора Леопольда I о том, что кечкеметские ярмарки отменяются. Куруцы и турки, узнав об этом, рассвирепели:

― Эти паршивые мещанишки хотят лишить нас приработка!

Однако и они были горазды на выдумку: на страстное воскресенье, перед пасхой, в Кечкемет ворвался знаменитый предводитель куруцев Иштван Чуда с отрядом и ― прямиком в монастырь францисканцев.

― Ничего не трогать, ребята! ― приказал он своим удальцам. ― Поймайте мне только игумена. Увезем его с собой, пусть потом выкупают.

Игумена, тучного отца Бруно, схватили и усадили верхом на мула, верного труженика монастырского сада, возившего бочку с водой. А чтобы брыкавшийся и изрыгавший проклятия святой отец не покинул спину Бури (так звали мула), его прикрутили к мулу веревками и ремнями.

Расчет оказался правильным. Христиан города Кечкемета охватила паника. Вдова Фабиан, горбунья Юлиана Галгоци и сухопарая Клара Булки, возглавляемые отцом Литкеи, тотчас же принялись собирать деньги на выкуп монаха, обходя с медными кружками дом за домом.

― Выкупим бедного отца Бруно, ― призывали они верующих. ― Ведь он подготовил такую замечательную проповедь к святому воскресенью! Не допустим, чтобы и она сгинула с ним вместе.

Захватив с собою сто золотых, избранная кечкеметскими богомолками делегация в составе члена городского сената Габора Поросноки, куратора Яноша Бабоша и колесника Гергея Домы отправилась в лагерь куруцев. После многочисленных приключений и злоключений посланцы отыскали наконец Иштвана Чуду. Тот встретил их неприветливо.

― А, кечкеметцы! ― рявкнул он. ― Чего вам?

― За ним пришли! ― отвечал набожный Бабош, воздев к небу маленькие серые глазки.

― За кем это «за ним»? За ослом, или за игуменом? ― издевался хитроумный насмешник Чуда.

― За обоими, если сумеем договориться, ― пояснил Поросноки.

― С монаха нам проку мало, а вот мул очень пригодился: он теперь наш боевой барабан возит.

Кечкеметцам пришелся по душе ответ куруцкого вожака: если игумен им ни к чему, значит, похитители по дешевке выдадут его обратно. И послы одобрительно закивали.

― Так сколько же вы хотите за его преподобие?

― Три золотых.

Трое посланцев переглянулись и заулыбались, словно говоря друг другу: «Дешево, ей-богу, дешево!»

Поросноки быстро откинул полу своего синего плаща со складчатым воротником и вытащил из кармана три золотых:

― Вот возьмите, господин начальник.

Но вожак куруцев вежливо отвел в сторону руку сенатора.

― Игумена привез сюда мул, ― пояснил он. ― Справедливость требует, чтобы теперь уже игумен мула с собой захватил. Без мула нет торга.