— Трудно сказать, кто кем будет-станет, в кого превратится. — Инна внимательно посмотрела на Романа. — Я ведь тоже не прима балета.
— А кто вы? — Роман давно уже хотел спросить, где работает или учится его новая знакомая.
— Угадайте.
— Вы студентка или трудитесь лаборанткой, чертежницей, ну, словом, на какой-то такой работе, где мозоли не набьешь.
Инна словно не заметила колкость.
— Нет.
— Тогда секретарша у солидного начальника. Вам там самое место — в солидной приемной, среди всяких телефонов и множества посетителей-поклонников.
— И что за ужасная манера говорить мимоходом гадости? — возмутилась наконец Инна. Но Роман видел, что ее забавляет эта игра в «угадайку» и возмущение у нее наигранное, деланное, ее не задевают колкости, они от нее отскакивают, потому что она знает себе цену — умная, раскованная, красивая.
— Ну почему гадости? Тысячи девушек работают секретарями — и ничего. Профессия как профессия.
— Скажите еще, что у нас любой труд почетен.
— А разве не так?
— Нет уж, пусть эти сказки остаются для желторотиков. Жизнь иначе устроена. Будь вы сыном профессора, вы бы в ПТУ, в слесари не подались.
Роман промолчал. Соревнования уже заканчивались, да и мешали они своим разговором другим зрителям. На них оглядывались, шикали, а знакомый по секции бокса парень даже погрозил кулаком.
— Пожалуй, пора идти, — сказал Роман.
— Да, да, — поддержала Инна, — дальше уже просто неинтересно. Знаете что? Идите собирайтесь, встретимся через пятнадцать минут у центрального входа.
Вот все как просто... Пока Роман робко прикидывал, как бы тактично напроситься в провожатые, девушка сама все решила. И сообщила об этом так, будто по-другому быть и не могло.
Им оказалось по пути — такое совпадение. И когда вышли из метро, Инна предложила:
— Погуляем недолго? Что-то домой не хочется. Вечер по-настоящему весенний.
Роман с удивлением осмотрелся. Как же он не заметил, что наступила весна? От деревьев шел влажный, дурманящий запах. Было начало апреля, деревья только просыпались от зимней спячки — в свете фонарей было видно, как начали набухать почки. Голые ветви не казались безжизненными — еще немного тепла, и проклюнутся клейкие листочки.
Уже сняли еловый лапник с многолетних цветов — он защищал их от зимней стужи. Горками чернела земля, ее привезли для цветников. От нее тоже шел терпкий весенний запах. Снега не было, солнышко днем высушило ленту бульвара. А люди одеты по-разному: кто-то успел сменить зимние пальто на плащи, но встречались и меховые шапки. Ребята щеголяли в легких куртках. Роман обратил внимание на то, что почти все мужчины задерживают взгляды на Инне, и ему стало приятно — он рука об руку идет по бульвару с очень красивой девушкой.
Бульвар этот все ребята называли Сиреневым.
Конечно, у бульвара было другое название, более официальное, но, наверное, однажды весенним ясным денечком кто-то из молодого населения окрестных улиц и проспектов первым воскликнул: «А бульвар-то наш — сиреневый!» Когда-то, по представлениям ребят очень давно, при планировке бывшей городской окраины под новый жилой массив строители проложили нитку бульвара по улице, выглядевшей совсем по-деревенски: с палисадниками, с буйным кипением сирени весной. Палисадники и заборчики снесли, а вот сирень постарались сохранить, и чуть позже садоводы обновили ее хорошими сортами. На бывшей окраине любили сирень, соседи хвастались ею друг перед другом, ходили смотреть и сравнивать, у кого лучше. Эта привязанность передалась и новым жителям Оборонной и других улиц: нигде на бульваре не торчали таблички с угрожающе бессильными надписями: «Цветы не рвать!», «По газонам не ходить!», но никто не посягал на цветы, и даже в пору, когда сирень клонилась к земле под тяжестью фиолетовых, розовых кистей, ни у кого не поднималась рука сломать душистую ветвь.
На Сиреневый бульвар любили приходить в любое время года: и зимой, когда кусты сирени одеваются в пушистые белые шубы, и летом — сирень и поднимающиеся сразу за нею высокие деревья доброжелательно укрывали от зноя, духоты асфальта и отработанного бензина; и осенью — кусты долго держали на своих ветвях листву, словно не решаясь проститься с нею. Но особенно любили бульвар весной, в мае: все здесь, казалось, изнывает от обилия цвета, даже глаза устают от яркой, разбуженной теплыми ветрами красоты.
На Сиреневом бульваре объяснялись в любви, гуляли вечерами — рука на талии — подружки, здесь клялись в вечной дружбе и сюда приходили, чтобы в одиночку пережить коварную измену друга.
Еще здесь любили старую-старую песню под гитару, в которой несколько переиначили слова: песню про то, как сиреневый туман в весенней дымке тает, а над тамбуром горит вечерняя звезда...
Инна и Роман в тот вечер много раз прошли Сиреневым бульваром, что называется «от и до», и им было хорошо. Если бы Романа потом спросили, о чем они разговаривали, он вряд ли смог бы припомнить.
Роман вначале беспокоился, что Инне с ним скучно, потом перестал следить за каждым своим словом, ему было интересно разговаривать с этой появившейся невесть откуда умной и красивой девушкой.
И только когда бульвар стал пустынным и померк свет фонарей, Инна со вздохом сказала, что ей пора, уже поздно. Роман посмотрел на часы — была уже полночь.
— Ого, — удивился он, — сестренка, наверное, заволновалась.
— Вы что, обычно рано приходите домой?
— Да, все-таки спорт требует режима, да и вообще время дорого, каждый час на учете, столько надо успеть.
— А как же со свиданиями? Ведь нельзя же встретиться с девушкой, обменяться двумя-тремя фразами и «пока, миленькая, мне пора»?
— Я не хожу на свидания, — простодушно признался Роман.
— Может быть, вы скажете, что и с девушками не целовались?
Роман покраснел и чуть отодвинулся от Инны, чтобы не заметила, не почувствовала, как ему внезапно стало жарко. Ну что ей ответить? Прикинуться бывалым, повидавшим жизнь парнем, которому все трын-трава? Приятели иногда трепались о своих «победах», но это было как-то пошловато, несерьезно. Роман считал, что нельзя о сокровенном говорить так — с ухмылкой, мимоходом.
— Были же у вас подружки? — не успокаивалась Инна. Кажется, эта проблема ее всерьез заинтересовала.
— Должен вас разочаровать. Не было у меня, как вы говорите, подружек.
Инна примолкла, догадалась, наверное, что ее расспросы выглядят не очень тактично, какое-то время шла рядом. И когда молчание затянулось, стало тягостным, она сказала:
