— Хорошо, хорошо, гут! — закивал Заслонов.
Солдат начальственно посмотрел вокруг, потом заглянул в спальню и повернулся к выходу, бросив на ходу:
— Ауфвидерзеен!
— Вот дьявол! Придется куда-то перебираться, — недовольно поморщился Константин Сергеевич, когда патруль ушел.
— Да, он завтра непременно проверит, — подтвердила Анна Ивановна.
Стали думать, где бы поместиться Константину Сергеевичу. Перебрали всех железнодорожников, чьи семьи были в данный момент в Орше, и остановились на маневровом машинисте Соколовском.
— Домик у них свои, на Буденновской улице, в двух шагах от депо. Может, помните, Константин Сергеевич, — с желтенькими ставнями, с маленькой верандой? Живут вдвоем — ни детей, ни стариков.
— А у них, кажется, сын был? — вспомнил Заслонов.
— Сын перед самой войной уехал в санаторию около Ленинграда, да там и застрял.
— Но у Соколовских всего, считай, полторы комнаты, — сказала бабушка. — И большую занял фриц, а они сами ютятся в маленькой. Ее и комнатой не назовешь, — вроде купе.
— Ничего, как-нибудь поместимся, — рассудил Заслонов.
Анна Ивановна сбегала за Соколовским.
Машинист очень обрадовался, увидев Заслонова и Женю.
— Устроимся, люди свои, — сказал он и тотчас же повел Заслонова к себе.
Постояльца Соколовских не застали дома, и никто не помешал им поговорить.
Квартира Соколовских в самом деле оказалась очень невелика: кухня и комната. Кроме того, от кухни была отделена малюсенькая — в три шага — клетушка с одним окном, да за печкой — узкая каморка.
Тонкие дощатые перегородки, разделявшие комнаты и кухню, не доходили до потолка, и ни одна из комнат не имела дверей, а потому каждое слово, произнесенное в любом углу квартиры, было слышно повсюду.
— Я не знаю, Миша, как же мы устроим Константина Сергеевича? — говорила Соколовская, несколько смущенная тем, что бывший начальник депо намерен поместиться у них, когда единственная приличная комната занята обер-фельдфебелем.
— Полина Павловна, мне много места не надо. Мне чутеньки. Если можно, вот тут, в этом купе, — указал Заслонов на комнатушку у входа.
Так и решили: Полина Павловна поместится за печкой, а Соколовский и Заслонов — в комнатушке. Хозяин — слева у перегородки, на диванчике, а Константин Сергеевич — справа, у стены, на ребристой железной кровати.
У окна между диваном и кроватью едва втиснули небольшой столик.
Закончили всё и сели на кухне ужинать.
За ужином Заслонов расспросил подробнее о постояльце, бок о бок с которым ему предстояло жить. Соколовские сказали, что немец обер-фельдфебель связи — Иозеф Шуф, лет двадцати шести — двадцати восьми, до воины был студентом. Предупредили, что Шуф многое понимает по-русски и сам пытается говорить по-русски.
Кончали ужинать, когда послышались быстрые шаги и в квартиру вошел высокий молодой человек. Соколовские не упомянули об одной характерной особенности обер-фельдфебеля: у него была большая светлорусая, с рыжинкой борода. Она производила впечатление приклеенной, ненатуральной: настолько молодо глядели голубые нахальные глаза.
— Тнабенд! — козырнул он, поворачиваясь к столу.
Увидев Заслонова, фашист срезал шаг и остановился, удивленно глядя на незнакомого человека с черной бородой.
— А это кто? Кость?
«Смотри, как бы этой костью не подавился!» — невольно подумал Константин Сергеевич, внутренне потешаясь над этим невольным каламбуром.
— Начальник депо, инженер Заслонов, — представил Соколовский.
— О, руссише-шеф. Вьеликольепно-карашо! — сказал Шуф и, глядя на черную бороду Заслонова, прибавил с улыбкой. — Шварцман!
Обер-фельдфебель шагнул в свою комнату, насвистывая что-то веселое.
На следующий день Константин Сергеевич пошел с Соколовским в городскую управу получать удостоверение личности. Там уже были Норонович и Алексеев. В городской управе всё сошло благополучно: Заслонову беспрепятственно выдали удостоверение, и он мог не бояться патрулей.
На очереди оставалась более сложная задача: устроиться в депо.
Рискнут ли фашисты взять на работу бывшего ТЧ, который, как всем в Орше известно, деятельно проводил эвакуацию депо?
Может быть, не только не возьмут, а просто арестуют? Очевидно, до гестапо уже дошло, что Заслонов — в Орше.
«С другой стороны, если не арестовали до этого времени, может, пронесет?» — думал Заслонов.
О том, что делается сейчас в депо, Константин Сергеевич собрал самые точные сведения.
После занятия оккупантами Орши железную дорогу обслуживали военные. И лишь в первых числах ноября, с продвижением фронта к Москве, всё перешло в руки гражданских железнодорожников. Заслонов видел их черные шинели и фуражки с высокой тульей. Мастера, дежурные по депо и часть машинистов были немцы, а паровозников не хватало. Фашисты хотели завербовать советских паровозников и деповцев, но пока что к ним на службу поступило всего несколько человек, хотя в Орше и окрестных деревнях жило много железнодорожников.
Прежде чем отправляться к начальнику депо — Контенбруку — Константин Сергеевич решил поговорить с кем-либо из оршанцев-железнодорожников, работающих у фашистов: можно ли надеяться на успех.
Остановились на Птушке, который поступил в депо на работу. Птушку все старые рабочие знали и уважали, как мастера механического цеха, и он мог быть в курсе всех разговоров и настроений в депо.
— Птушка-то сам каков? Ведь он остался, не уехал на восток? — спросил у товарищей Заслонов.
— Константин Сергеевич, да ведь Птушка перед самой войной заболел брюшным тифом, — напомнил Алексеев.
— Птушка всегда был советским человеком, — прибавил Норонович.
— Остался он не по своей воле, это верно, — сказал в раздумье Заслонов. — Тогда он был советским человеком — тоже верно. Но тогда и Штукель казался советским человеком, а теперь вот кем оказался.
— Ну, что ж, посмотрим, чем сейчас дышит Иван Иванович.
Сговорились, что Заслонов вместе с Алексеевым сегодня же сходят к Птушке.
______
Иван Иванович сидел у топившейся печки, когда в комнату кто-то вошел.
Птушка взглянул, — перед ним стоял машинист Толя Алексеев, ездивший на «ФД».
— Здравствуйте, Иван Иванович!
— А, Толя, здорово! — протянул ему руку Птушка. — Откуда ты?
— Из Вязьмы. Попались в окружение…
— Та-ак, садись, механик, грейся, — пододвинул Птушка гостю табурет.
— А там это кто? — смотрел он, не узнавая.
