— Я дал ему бессмертие, — сказал он, но, взглянув на изменившееся лицо наставника, быстро добавил: — Бессмертие второго рода. Я приставил к нему хранителя.
— Я недостаточно хорошо разбираюсь в современных научных течениях, — признался наставник. — В чем оно заключается?
— Хранитель постоянно следит за подопечным, — объяснил Роооз. — Когда тому угрожает опасность, он предупреждает его по телепатическим каналам. Разумеется, подопечный ни о чем не догадывается.
— Но хранитель не робот, — с сомнением сказал наставник. — Он спит, ест и так далее. Что, если несчастье случится с подопечным в его отсутствие?
— В случае смерти подопечного хранитель пускает время вспять. Потом он делает предупреждение, и подопечный избегает гибели.
Некоторое время наставник сосредоточенно размышлял.
— Насколько я понимаю, это не бессмертие, а просто страховка от несчастных случаев. И у вас получается точка ветвления, удвоение реальности со всеми вытекающими отсюда парадоксами.
— Верно, — согласился Роооз. — Чтобы их избежать, хранитель переносит дубликат подальше от оригинала. Раздвоения личности не происходит из-за смерти подопечного а, одной из ветвей, и создается иллюзия непрерывности.
…И вдруг все перемешивается, как в диковинном безалкогольном коктейле, — пронзительно красные сигналы тревоги, и зеленые огни индикаторов противометеоритных лазерных батарей, и короткие удары бортовых двигателей, и толчки ускорения; и все это валится в одну кучу, а потом — раз, другой, третий — внешний стук по корпусу корабля.
— Метеоритная атака, — радостно говорит капитан Никитин.
— Ее только недоставало, — говорю я.
Корабль висит сейчас один в необъятном небе, до ближайшей звезды несколько лет лета с нашей скоростью, двигатели все время барахлят, аварийные роботы их чинят, а потом приходится чинить аварийные роботы, и вовсе неочевидно, что нам удастся из всего из этого выпутаться. А тут еще метеоатака.
— Не понимаю, откуда здесь столько метеоритов, — говорю я. — На моих картах нет ничего подобного.
Корабль наш маневрирует: тормозит, ускоряется, отрабатывает повороты, бочки, виражи и другие фигуры высшего пилотажа. Словом, ведет себя как змея, которую забрасывают камнями. Делает все, чтобы увернуться. И увертывается. Но иногда в нас все-таки попадает. Порядка нескольких раз, как говорят перестраховщики.
Вдруг капитан Никитин отстегивается от кресла, встает и направляется к распределительному щиту с таким видом, будто хочет там что-нибудь выключить.
— Эй, — говорю, — капитан! В чем дело?
В этот момент корабль делает резкий вираж, уходя от очередного булыжника, и капитан Никитин, естественно, растягивается на полу рубки. Потом встает и продолжает движение к распределительному щиту.
— Я хочу выключить шкибер, — говорит он.
Ну вот, думаю, дождался. А ведь дядя Степа тебя предупреждал, что он сумасшедший. Тогда ты его не послушался. Других ты тоже не слушал. Он просто спортсмен, считал ты, отчаянный парень. Главное — уйти в рейс. Вот теперь и расхлебывай.
— Это еще зачем? — спрашиваю.
— Мне кажется, он не совсем исправен, — говорит он.
— Это вам только кажется, — говорю я. — Я совсем недавно его проверял. Я за свое хозяйство ручаюсь.
Он тем временем преодолел уже половину пути до распределительного щита. Останавливаться, конечно, не собирается.
— Недавно, — говорит. — Год назад я его и сам проверял.
— Да вы что, не понимаете, чем это может кончиться? — почти кричу я.
— Прекрасно понимаю.
— А кто поведет корабль, когда вы выключите шкибер?
— Вот вы и поведете. Или я сам, если вам трудно.
— А кто будет стрелять по ним из лазеров?
— Вы, — говорит он мне. — Или я. Словом, тот, кто свободен от пилотажа.
Локаторы белым-белы, горят вспышками. Сигнал на сигнале и сигналом погоняет. А он — стрелять по ним вручную, когда там не то чтобы прицелиться, а даже и спуск нажать не успеешь, как, тебя уже хлопнет, если ты даже и разберешь, что к чему.
Корабль в этот момент опять становится на дыбы, и капитана Никитина со всего размаху ударяет головой о пульт. Некоторое время он лежит недвижимый.
Потом открывает глаза и смотрит на меня.
— Штурман Буров! Идите и выключите шкибер.
— Сейчас, — говорю я ему. — Уже иду. Вот только отстегну ремни.
И начинаю делать вид, что распутываю привязную систему. Он, успокоенный, закрывает глаза и лежит неподвижно. Не считая, конечно, того, что кидает его из стороны в сторону на каждом крутом повороте.
Потом он вновь открывает глаза.
— Штурман Буров! Разве вы не слышали моего последнего распоряжения?
— Отчего же, — говорю. — Прекрасно слышал.
— Почему же вы его не выполняете?
— Да вот, — говорю, — травма. Плечо вывихнул. Ремней расстегнуть не могу.
— Не лгите, — говорит он. — Или вы забыли устав?
— Да, — говорю я ему. — У меня от этой трясучки всю память отшибло.
— Тогда я вам напомню, — говорит он мне слабым капитанским голосом. — На звездных трассах члены экипажа должны беспрекословно подчиняться приказам своего командира. Вам это понятно?
— А то как же, — говорю. — Чьим же еще?
— Следовательно, как член экипажа вы должны беспрекословно подчиняться моим приказам.
— Разве я прекословлю? Я и слова-то такого не знаю.
— Выполняйте приказ, штурман Буров! — говорит он мне уже немного окрепнувшим голосом. — Выключайте шкибер.
— Сейчас выключу, — говорю. — Вот только рой пусть сначала кончится.
— Немедленно выполняйте приказ!
— Хорошо, — говорю. — Сейчас я выключу шкибер. А кто поведет корабль?
— Вы.
— Прекрасно, — говорю я ему. — А кто будет стрелять по ним из лазеров? Тоже я?
— Разумеется.
— Тогда я увольняюсь по собственному желанию. Я не могу выполнять невыполнимых приказов.
Где-то в этот момент к нему возвращаются силы, и он начинает ползком пробираться к распределительному щиту.
— Я вам это припомню, штурман Буров, — говорит он мне. — Вы у меня узнаете, что такое неповиновение.
— Буду вам весьма благодарен.
Звездолет тем временем продолжает крутиться волчком, капитана Никитина оттаскивает назад, но он упорнее прежнего продвигается к распределительному щиту.
— Зря вы капризничаете, штурман, — говорит он потом, ухватившись наконец за его основание и делая попытку приподняться. — Пока я с вами, вам ничто не грозит.
— Охотно верю, — говорю я. — А вам?
