Ознакомительная версия.
Любопытство настолько овладело Ожогиным, что он не вытерпел, поднялся со стула и открыл дверь в парикмахерскую.
Перед ним стоял молодой человек небольшого роста в поношенном парусиновом костюме.
— Вы Ожогин? — тихо спросил он.
— Да, — ответил Никита Родионович, немного растерявшись.
— Я капитан Кедров.
— Что здесь случилось?
— Ничего особенного, — ответил Кедров, закрывая изнутри дверь, ведущую на улицу. — Все очень удачно и вовремя. Давайте приступим к делу.
И хотя Никита Родионович еще ничего не понял и не знал, куда девался Раджими, но, памятуя указание Шарафова, стал вместе с Кедровым осматривать квартиру.
Осмотр парикмахерской потребовал всего нескольких минут и ничего не дал. Перешли во вторую комнату. В ящике стола лежала чистая писчая бумага, в шкафу была только посуда. В матраце и под ним также ничего не обнаружили.
Капитан Кедров остановился посреди комнаты и, тихо посвистывая, оглядел потолок, стены.
— Так, так… — задумчиво проговорил он и посмотрел на ковер.
Истоптанный, местами сильно истертый и изорванный, он покрывал почти весь пол комнаты.
Читая мысли капитана, Никита Родионович взял ковер за край и приподнял. Посыпалась пыль. Кедров сошел с ковра. Никита Родионович приподнял другой край и показал на деревянное творило.
— Вот! — произнес капитан и почесал за ухом. Творило подалось без особых усилий. Открылся лаз в подполье.
Кедров вынул фонарик и посветил в отверстие. Потом передал фонарик Ожогину.
— Посветите мне, я спущусь, — сказал капитан и легко спрыгнул вниз.
Никита Родионович светил, а Кедров старательно осматривал погреб. Наконец он проговорил:
— Что-то нашел… А ну-ка, дайте огонек поближе. — Он подошел к лазу, держа в руках небольшую жестяную коробку из-под конфет. — Что же тут может быть?
Крышка коробки открылась легко. В коробке лежали фотоаппарат «лейка», фотоматериалы и несколько катушек пленки, обернутых черной, светонепроницаемой бумагой. Кедров подал коробку Ожогину, катушки спрятал в карман и вылез из погреба.
— Кажется, это интересует майора, — сказал Кедров. — Надо запомнить, как все лежит, чтобы не перепутать.
Никита Родионович собрался было опустить творило и водворить на место ковер, но капитан отрицательно покачал головой.
— Не надо, пусть все остается так, как есть, — сказал он. Только сейчас Ожогин заметил, что одна щека у Кедрова выбрита, а другая нет. — Ждите меня и никуда не уходите. Я обернусь быстренько, до прихода хозяина. Запритесь и не волнуйтесь.
Он вышел во двор, осторожно приоткрыл калитку, просунул на улицу голову и через секунду исчез.
«Хорошенькое дело — «не волнуйтесь»! — с досадой подумал Никита Родионович. — А если хозяин вернется сейчас?»
Никогда время не тянулось так нестерпимо долго, никогда, кажется, так не волновался Никита Родионович.
«Надо обеспечить, на всякий случай, наиболее подходящий вариант, чтобы не быть застигнутым врасплох, — думал он. — Проникнуть в дом через парикмахерскую Раджими не сможет — дверь закрыта изнутри. Следовательно, он пройдет через двор в эту, жилую, комнату. Надо лишить Раджими и этой возможности хотя бы на некоторое время, то-есть закрыть изнутри и вторую дверь». Пока хозяин будет стучаться, Никита Родионович успеет водворить все на место. Можно объяснить подобные действия тем, что гость опасался посторонних и был напуган внезапным исчезновением хозяина.
Но страхи Никиты Родионовича оказались напрасными: капитан Кедров отсутствовал не более сорока минут.
Уложив катушки на место и внимательно, не торопясь, проверив, попали ли ножки стола и кровати в выдавленные ими углубления в ковре, Кедров прошел в парикмахерскую, открыл дверь на улицу и уселся на диван.
— Закройте свою дверь, — бросил он, — сидите и ждите.
Вновь наступила тишина. Никита Родионович выкурил две папиросы, а когда дошел до третьей, услышал голос Раджими за стеной.
— А вы все еще сидите здесь? — спросил он капитана.
— Что же мне, по-вашему, делать? Идти по городу с наполовину выбритой физиономией? Нет уж, избавьте… Давайте кончать.
— Как все глупо произошло! — проговорил Раджими. — Посидите минутку, я приведу себя в порядок.
Раджими вошел в комнату, плотно закрыв за собою дверь. Пиджак его был вымазан, рукав болтался.
— Как хорошо, что вы не бросили дом! — благодарно прошептал он. — И слава аллаху, что вас не втянули в эту историю.
Он начал быстро переодеваться.
— Что же произошло? — поинтересовался Ожогин. Раджими разразился бранью:
— Дурацкая история! В полном смысле — дурацкая. Я обслуживал клиента, он меня и сейчас ждет. Заходят двое пьяных и начинают спорить, кому из них первому бриться. Спор перешел в драку. Я начал их разнимать. Тут, как на грех, милиционер, и нас троих потянули в отделение. Клиента не взяли потому, что он был не добрит и в мыле… — Раджими взглянул на часы и покачал головой: — Все, что предстояло нам с вами сделать, сорвалось. Можете идти. Когда надо будет, я пришлю вам телеграмму и приглашу на свой день рождения… Какая досада! — сокрушался он и напоследок добавил: — Между прочим, с вашим другом Алимом я виделся. Симпатичный парень… Мы обо всем договорились.
Саткынбай решил еще раз побеседовать по душам с Абдукаримом.
Свадьба ожидалась в самое ближайшее время. Мать Абдукарима закупала продукты, сладости, вино.
В доме произошла перестановка. Койку Саткынбая перенесли в столовую. Это возмутило Саткынбая: он лишился возможности принимать у себя людей, слушать ночные радиопередачи.
Надо было во что бы то ни стало отговорить Абдукарима от женитьбы или, в крайнем случае, хотя бы оттянуть на некоторое время свадьбу.
Саткынбай долго обдумывал, как построить беседу с Абдукаримом. Водка всегда развязывала Абдукариму язык, он становился разговорчивее, откровеннее, и Саткынбай решил напоить его.
Вдвоем они долго бродили по базару, отыскивая чайхану, где было бы поменьше народу. Но везде было многолюдно, шумно.
— Чего мы бродим? — с неудовольствием спрашивал Абдукарим, не зная планов друга.
Наконец место нашлось. Друзья уселись на деревянный помост. Саткынбай положил одну ногу под себя, другую свесил: он уже отвык сидеть по-восточному. Абдукарим примостился рядом.
— Эй, чойчи! — позвал Саткынбай официанта и заказал ему, кроме чая, самсу и шашлык. Потом он достал бутылку и налил водку в пиалы. — Тоска берет, — начал он, подметив удивленный взгляд Абдукарима. — Не знаю, куда себя деть. Надоело все, ни на что смотреть не хочется… Когда возвращался сюда, надеялся, что увижу хотя бы часть того, с чем свыкся, что считал родным, а оказывается, все превратилось в прах… Никак не могу смириться, что эти «новые люди» разрушили все прежнее, отняли богатства наших отцов, наши дома, земли… Смотришь на все — в глазах мутится, нутро выворачивается… — Саткынбай умолк.
Ознакомительная версия.
