— Так Нинка… — У Моти даже дух захватило.
— Да, полюбовница Ковенчука, и ребенок от него! — кивнул Дружинин. — И ходить никуда не надо. Видел его Печнов. Ковенчук пригрозил ему, но тот не выдержал, сорвался, разболтал. Всё просто до смешного, не так ли, Матвей Петрович?.. Вот вам и коза, и обиды на Семён Иваныча. Для одного коза — это коза, а для другого — бандитская шайка. Понятно, вы молоды, всего три месяца в угрозыске, а в народе каждого нахала зовут бандитом, и то, что Печнов обозвал соседку бандитской полюбовницей, ещё ни о чём не говорит. И всё же этот факт надо было проверить. Не так ли? Теперь я, конечно, радуюсь, что вы не стали проверять, не вспугнули Нинку, но впредь относитесь к таким вещам внимательно и строго. В нашем деле это может стоить жизни.
Теперь о деле. В обоих ограблениях бандиты воспользовались внезапностью и быстротой. Причем во втором ограблении они применили кое-что новое, я вам сейчас обрисую…
Иван Петрович взял листок бумаги и карандаш.
— В 12.10 деньги привезли в Актусский банк. Милиционеры оставались в зале. Двое у мешка, один пошел звонить, что всё в порядке. Он позвонил и стал заполнять расписку. В 12.25 подъехал бандитский грузовичок. Все в милицейской форме. Один за рулем, мотор не глушили, один у машины. Трое вошли в банк. Появление людей в милицейской форме подозрений не вызывало. Их впустили. Бандиты подошли к милиционерам — одного пырнули ножом, другого убили выстрелом из пистолета. Вбежавший третий милиционер был тоже убит наповал.
Потом они хватают мешок и в машину. И только когда машина уже исчезла, возникают шум, погоня. О чем это говорит? О том, что они готовятся тщательно, их просто так за хвост не схватишь: действуют очень быстро. Значит, в твоем распоряжении 5–7 минут — это максимум. Что за это время ты должен успеть сделать? Первое: вывести из строя машину. Уложить, то есть ранить, стреляя по ногам, максимальное число бандитов. Мы надеемся на твой стрелковый опыт, зоркий глаз — это главное твое задание. Остальное за Семенцовым. Мы вызвали из Краснокаменска тебе напарника, чтобы не посылать наших, не навлекать подозрений. В Серовске его никто не знает, здесь тоже. Даже мы знаем о нём мало, но по отзывам — он смел, отважен, а главное — отличный шофер, что, естественно, может пригодиться. Зовут Павел Волков. Мы его проинструктировали, завтра встретитесь, обсудите всё по дороге. Он будет ждать тебя на «форде» СУ 19–91 на улице Советской, у Дома пионеров, это рядом с твоим общежитием. Запомнил?
Левушкин кивнул.
— Та-ак, что ещё?.. — Дружинин снова расчесал усы, а потом височки. — Да, у бандитов везде свои люди. Поэтому особенно не светись, поменьше движений и любопытства, побольше глупости на лице. Поухаживай за вдовушкой, не глазей по сторонам, помни: от этого зависит твоя жизнь. Всё предсказать невозможно, будь начеку. Старшим назначается Семенцрв, но решения принимайте сообща, спокойно, Семенцов вам поможет.
Под пули сам не лезь, действуй с умом! — Дружинин подул на гребеночку, подмигнул, обнял Мотю. Такая теплота опытного сыщика растрогала Левушкина до слез. Ему уже представилось, как в самой Москве председатель ЦИКа товарищ Калинин вручает ему боевой орден Красного Знамени. Эта мысль такой сладкой теплотой отозвалась в душе, что Мотя даже заулыбался.
Спал он плохо, ему снилась перестрелка. Он стрелял в бандитов, но всё время промахивался, а страшный бандит со шрамами на лице, каким Мотя представлял себе Ковенчука, хохотал ему в лицо. Мотя стрелял снова и снова, но пули, как заговоренные, летели мимо
— Дуло-то кривое, дура! — вдруг крикнул Ковенчук, и Мотя, взглянув на свой наган, похолодел от ужаса: дуло действительно было кривое. «Как же пули-то вылетают?» — успел лишь подумать он и тотчас ощутил холодный удар в сердце. То был меткий выстрел Степана Ковенчука.
«Он меня убил?! — с ужасом подумал Мотя. — Нет, нет, этого не может быть, не хочу!» — заорал он и проснулся.
Федя Долгих сидел рядом на койке и, выпучив глаза, в ужасе смотрел на Мотю.
— Ты что?! — пробормотал Федя.
— Что?! — не понял Мотя.
— Ты чего орешь?.. — спросил Федя.
— А который час?.. — выпалил Мотя.
— Да полтретьего, — проворчал Федя. — Нельзя же так…
— А чего я орал? — спросил Мотя.
— Да не разобрал я, — пожал плечами Федя. — Давай спать!..
И Федя снова заснул. А Мотя ещё долго смотрел в ночное окно и думал о Тасе. «Надо всё-таки жениться, — вдруг подумал он, — если она так меня любит. Я в общем-то тоже её люблю, что уж поделаешь. Она хорошая. А то убьют и даже не узнаешь, что это за оказия такая: жена. Анфиска уж больно грозная, ещё бить будет…»
Утром Мотя умылся, привычно сунув спину под струю ледяной воды, до красноты растерся полотенцем и, напевая про конников Буденного, стал одеваться.
Федя был мерзляк, холодной воды боялся до ужаса и, наскоро умывшись, уже наводил в кружке чай, резал хлеб. Пригласил и Мотю к столу, но Левушкин спешил зайти к Таисье Федотовне, поэтому, быстро распрощавшись, ушел
Тася ждала его. На столе лежал сверток с едой, который она приготовила ему в дорогу (Мотя говорил ей, что едет от угрозыска помогать селу, намекнув, что есть и серьезное поручение). Мотя, поборов внезапное смущение, выпалил что-то невразумительное, из чего, правда, можно было понять, что он намерен сделать Тасе предложение. Тася онемела. Она что-то хотела ответить, но вдруг ушла за занавеску, где у неё стоял примус, загремела чашками. Потом они сели пить чай. Тася молчала.
— Ты не согласна, что ли? — не выдержав, обиженно спросил Мотя.
— Что ты, как же я могу быть не согласна, если люблю тебя уже давно…
Помнишь, ты мне сказал, что мне идет красная косыночка… — прошептала Тася. — А потом мы вместе работали на субботнике… И ты сказал мне, что женщин надо беречь, они столько претерпели от эксплуататорского класса, а потом ты был на митинге в саду Парижской коммуны и незаметно так смотрел на меня… Я боролась, Мотенька, я долго боролась с собой, пока не сдалась, ибо это как болезнь, это неизлечимее, я готова умереть, я дала себе слово, что…
Тася запнулась, перевела дух, прижала ладони к щекам.
— Как я счастлива, Мотенька!..
Послышалось гудение автомобиля, Мотя вскочил, поднялась Тася, бросилась ему на шею.
— Береги себя, любимый мой!.. — жарко прошептала она.
— И ты тоже… — выдохнул он.
Мотя уже выбежал из дома, когда Тася догнала его и вручила сверток с едой.
Трясясь в кабине «форда», Мотя все думал о Тасе, и у него сжималось сердце. Он подумал о том, что может не вернуться, и Тася будет несчастлива. Мотя еще не знал, не чувствовал, что уже любит сам, он думал только о ней, и ему хотелось, чтобы она стала по-настоящему счастлива. Анфиса никогда бы не сказала ему таких слов, а значит, он сделал верный выбор. Только бы вернуться живым. В том, что бандиты появятся именно в Серовске, Мотя уже не сомневался
