Ниджам и Базель, самые крепкие, стали взламывать с помощью прута замки деревянного контейнера, в котором томился индиец – пленник поневоле. Четверть часа спустя они довели дело до конца, высвободив при свете своих фонариков большой картонный ящик, внутри которого находился синий металлический шкаф, напоминающий камеры хранения в аэропортах или в раздевалках футбольных клубов.
– Удивительно, как ты еще можешь дышать? – сказал Вуираж, разрывая руками пузырчатую пленку, в которую был обернут шкаф.
Потом дверь наконец открылась, и показался индиец, в испарениях мочи он выглядел величественно.
– Вы именно такие, какими я вас представлял! – воскликнул индиец, впервые увидев воочию своих спутников.
– А вы – нет, – честно ответил главный, который, вероятно, ожидал увидеть обитателя Раджастана одетым в сари, с огромным кинжалом на поясе и слоном с крохотными ушками на поводке.
Он мгновение рассматривал факира, стоящего перед ним, – высокого, сухопарого, узловатого, как дерево. Он был в белой грязноватой чалме, мятой белой рубашке и брюках из блестящего шелка. На ногах – белые спортивные носки. Можно было подумать: министр, которого прокрутили в стиральной машине прямо в одежде. А в целом совсем не таким он мог бы представить себе затворника из Раджастана, если бы ему когда-ниубдь пришло в голову вообразить себе этого затворника.
Однако он обнял его, крепко сжал, а потом протянул полупустую бутыль минеральной воды «Эвиан» и шоколадки, дюжина в коробке, из магазина «Лидл» в Кале.
Аджаташатру, охваченный паникой при мысли, что может умереть от обезвоживания, схватил бутылку и опорожнил ее залпом на глазах растерянных африканцев.
– Должно быть, тебя давно здесь заперли? – спросил Кугри, качая головой.
– Не знаю, какой сегодня день?
– Вторник, – ответил главный, он один это знал.
– А который час?
– Полтретьего ночи, – ответил Базель, у него одного были часы.
– В этом случае, наверное, меня зря упаковали, – добавил Аджаташатру, возвращая Вуиражу пустую бутылку. И выхватил у него из рук шоколадку. Никогда не знаешь…
– Хорошо, – сказал главный, – а теперь, когда ты здесь, с нами, ты выпил и поел, а нам еще осталось добрых два часа, если, по всей вероятности, этот грузовик направляется в Лондон, ты нам расскажешь свою историю, Аджа. С самого начала. Мне хочется знать, что подвигло тебя на это путешествие, даже если твои мотивы не слишком отличаются от наших.
Голос его звучал мягко, словно, излив душу, он установил между ними невидимую связь, завязал дружеские отношения, которые уже ничто не способно разрушить. Что он может рассказать своему новому другу, кроме правды, сказал себе индиец, закусив верхнюю губу. Что его соотечественники собрали деньги ему на дорогу только потому, что уже много лет он их обманывал и обкрадывал? Как он мог признаться ему в том, что симулировал ревматизм и межпозвонковую грыжу – его последний удачный фокус, – чтобы заполучить деньги на путешествие, а эту кровать собирался продать за хорошую цену где-то в захолустье? Как признаться в таком человеку, который испытывал страдания каждую минуту своего тяжелого, полного неизвестности путешествия?
Аджаташатру с удивлением обнаружил, что молится. «Будда, помоги!» – мысленно взывал он, пока огромный негр ждал. И именно в эту минуту грузовик резко затормозил и двери открылись.
* * *
Первое, что увидел Аджаташатру в Англии, – белоснежный покров на фоне ночной тьмы. В этом зрелище было что-то ирреальное, особенно летом. Его не обманули, в этой стране действительно было холодно. Ведь паковый лед находится всего на расстоянии нескольких градусов широты.
Однако, приближаясь к открытой двери, индиец почувствовал, что температура была вполне приличной для арктической ночи и что то, что он вначале принял за хлопья снега, было лишь комочками полистирола, выброшенными порывами ветра из упаковки его шкафа.
Он заслонил глаза рукой, будто от солнца. Слепящие звезды, которые не замедлили превратиться в фары машины, были нацелены прямо на него.
Повернувшись, он осознал, что теперь остался один, а суданцы, словно более чувствительные, чем он, к свету, разбежались, спрятавшись за деревянные ящики и оставив его на виду.
– Медленно выходите из машины! – крикнул властный голос на гораздо более правильном английском, чем его собственный или чем у африканцев. – Руки за голову!
Индиец, который не чувствовал за собой никакой вины, беспрекословно выполнил приказ и выпрыгнул из фургона. Тут он столкнулся нос к носу с человеком в такой же, как у него, белой чалме. Сначала он решил, что перед ним поставили зеркало, но не нужно было быть асом в игре «найди семь отличий», чтобы понять, что зеркала там не было. Человек этот был тщательно выбрит в отличие от Аджаташатру, с его длинными спутанными усами и трехдневной щетиной. К тому же он был одет в толстый черный пуленепробиваемый жилет с надписью «UKBA» (пограничный контроль Соединенного Королевства) большими белыми буквами. Факир не знал, что означает UKBA, но пистолет, висевший на поясе этого человека, уже сам по себе был внятным ответом на вопрос. Он подумал, что будет уместным произнести то оправдание, которое он придумал по этому поводу накануне, перед тем как залез в шкаф. Он порылся в кармане, достал оттуда карандаш ИКЕА и бумажный сантиметр в качестве доказательства своих доводов и произнес это все на пенджаби.
– Знаю, знаю, – ответил на том же языке полицейский, явно привыкший ежедневно находить людей, прячущихся в шкафах ИКЕА и вооруженных бумажными сантиметрами и карандашами.
Потом он отодвинул Аджаташатру в сторону, прощупал через одежду все части тела тщательно, но жестко, а затем надел наручники, в то время как четверо его коллег, выступивших из мрака, влезли в грузовик с ловкостью акробатов.
Скоро они спустились в сопровождении шести суданцев, руки которых были связаны узкими пластиковыми ремешками, какими садовники приматывают саженцы к опоре, чтобы те росли прямо.
– Что ты делаешь вместе с африканцами? – спросил сбитый с толку полицейский на пенджаби.
Факир не знал, что сказать. Живот сводило от страха, но он лишь молча наблюдал, как его попутчиков посадили в фургон с надписью «UKBA», пока его самого тоже грубо не затолкали внутрь. Он только что пережил то, что его друг назвал сердечным синдромом, когда грузовик замедляет ход, а потом останавливается. «Далекий прекрасный край» проявил своеобразное гостеприимство. Вуираж был прав: никогда не знаешь, на что нарвешься, но на этот раз, кажется, Красный Крест в этом участия не принимал.
* * *
В густонаселенной камере Аджаташатру узнал от одного албанца в тренировочном костюме и сандалиях, что находится в Фолькстоне, в Англии, в нескольких минутах от выхода (или входа, зависит от направления движения) из Евротоннеля, что рядом ИКЕА нет и что он по уши в дерьме.
Индиец огляделся. Они все были здесь, эти люди, которых никто не хотел принимать. Для Вуиража и его друзей путешествие и в самом деле подошло к концу, но не на такой успех они рассчитывали. Как факир и обещал себе, он оказался вместе с ними на финише, но не стал свидетелем триумфа их отчаянного предприятия, как предполагал, сидя в своем шкафу, когда его новые случайные друзья из солидарности освободили его из железно-пузырьково-бумажной тюрьмы, а потом напоили и накормили. Кто-то смешал карты Будды. Не такой должна была быть судьба этих храбрецов! Возможно, небо ошиблось, не организовав им правильную встречу!
Аджаташатру перехватил грустный взгляд Вуиража, сидевшего на бетонной скамье между двумя внушительными североафриканцами, – казалось, он даже стал меньше ростом. Его глаза как будто говорили: «Не переживай из-за нас, Аджа».
Факир прошел вдоль задержанных, одетых в спортивные костюмы и сандалии, – калейдоскоп красок, акцентов и запахов – и подошел к своему спутнику по путешествию, чтобы попытаться подбодрить его. А в эту минуту индиец-полицейский, который арестовал его час назад и велел называть себя офицером Симпсоном, открыл дверь из плексигласа, за которой, как рыбы в аквариуме без воды, томились заключенные, и провел его в свой кабинет.
– Тебе предстоит провести мерзкие полчаса! – бросил ему один албанец, который уже второй раз пытался попасть в Великобританию.
Но, уверенный в том, что его собственное чистосердечие и понимание полицейского, который все-таки был с ним одной крови, рассеют раз и навсегда ужасное недоразумение, Аджаташатру радостно зашагал следом за соотечественником.
– Чтобы тебе было ясно, я вовсе тебе не соотечественник, – сказал Симпсон, на сей раз по-английски, словно прочитав мысли факира.
Потом пригласил его сесть.
– Я гражданин Британии и государственный служащий, представитель власти. Я тебе не друг, – добавил он на случай сомнений, – и вовсе не брат тебе и не кузен.
