Нганасане не знают лжи. Вдобавок, Люрюлюё был уважаемым человеком, ему поверили безусловно. Но хотя соблазн был велик, никто не решился проникнуть по следам Люрюлюё в ущелье, — шаман объяснил, что Люрюлюё забрел в жилище хозяина огня и избегнул наказания только потому, что хозяин в то время был в отлучке.
— Услышь я все это много лет назад, — задумчиво сказал Андрей, когда члены экспедиции возвратились к себе, — я голову б дал наотрез, что там вулкан. Теперь я иначе смотрю на вещи. О вулканах на Таймыре речи быть не может. Есть только одно объяснение, и оно нас устраивает, как нельзя более: горел пласт угля. Горит ли он сейчас? Посмотрим.
И вот, спустя много дней пути, они вступили, наконец, в скалистый лабиринт, преддверие Бырранги, где молодой Люрюлюё из рода Нерхо когда-то играл в прятки со смертью.
Здесь пути разделились. Народ нга двинулся по берегу озера Таймыр, богатого рыбой, а экспедиция Андрея с Тынты Куркиным углубилась в неизведанные ущелья.
— Что мы знали о Бырранге, — говорил Андрей, откалывая куски камня, и с любопытством их рассматривая. — В Москве меня напутствовали словами: Бырранга похожа на Пай-Хой. А что такое Пай — Хой? Горная страна, северное продолжение Урала. Из этого делалось предположение о богатствах недр Бырранги…
Закладывая разведочные шурфы на южном склоне, экспедиция подолгу скиталась в скалистых лабиринтах Бырранги, взбиралась на плоские вершины, двигалась узкими распадками и, покружив в горах, каким-нибудь ущельем неожиданно выходила снова к глубокому озеру. Там устраивалась обычно дневка. Озеро кишмя кишело рыбой; блеск рыбьей чешуи и солнечной ряби слепил глаза. А за спиной громоздились серые камни, глыбы камней, занесенные снегом.
— А Куркин наш все принюхивается: не тянет ли откуда дымком, — сказал, улыбаясь, ботаник, — и все приглядывается: нет ли среди скал травы и деревьев.
— Правильно, — невозмутимо подтвердил старый охотник, раскуривая трубку, — я хорошо начальника понял. По следу гари под землей уголь найду. Где пожар под землей горит, там значит много угля есть!
Но кончался уже и август, а нигде не попадалось еще описанное Люрюлюё ущелье с жимолостью, шиповником и целой рощицей лиственниц. Скалы были по-прежнему угрюмы, скаты ущелий безлесны, и снег лежал на дне горных долин.
Андрей и его спутники подступили к подножью центрального, самого высокого хребта.
Снеговое облако, зацепившись за острые зубья скал, вяло перевалило через хребет и поползло вниз, сея мокрые снежинки. Когда же белесая пелена раздернулась, Андрей увидел в нескольких шагах перед собой что-то черное.
Это были огромные закоптевшие камни.
Раздались голоса других участников экспедиции, шедших широким фронтом по ущелью.
— Андрей Иванович, сюда, скорей, — звали они. — Нашли стоянку первобытного народа! Удивительное открытие! Остатки кузнечного производства!
— Не верю глазам своим! — бормотал этнограф, ползая на четвереньках по земле и разглядывая в лупу комки шлакообразной массы. — Не верю! Помилуйте, железный век, и где, за 75-ой параллелью. Эвенки, и те кузнечных печей не видали в глаза до прихода русских. Всюду на Севере до самого последнего времени каменный век был, каменный!..
…Руки Андрея дрожали от волнения…
— Тогда метеориты может быть. Расплавились от трения и… В Гренландии, например…
— Успокойтесь, друзья, — сказал Андрей, подойдя. Руки его, однако, дрожали от волнения, и он выронил комок шлака, едва подняв его с земли. — О, легкий совсем! Я так и думал. Вглядитесь-ка получше. Железной окалины нет, зерен чугуна также. Этот шлак не имеет никакого отношения к кузнечным печам. Я обрадую тебя, Тынты. Мы дошли, по-видимому, до ущелья Люрюлюё!
Тынты с удивлением огляделся. Ни деревьев, ни травы, ни ягод не было. Вокруг громоздились те же серые скалы, лежал тот же смерзшийся снег.
А Андрей уже проворно взбирался на гору, не отрывая взгляда от земли. Широкая красная полоса, след перегоревших горных пород, уводила его все дальше вглубь ущелья.
Так дошли они до места, где Люрюлюё видел когда-то ягодные болота. Характер местности, расположение скал, горный рельеф — все совпадало в точности с описанием. Но как пусто и голо здесь теперь. Куски черного шлака разбросаны повсюду, ущелье напоминает двор заброшенного металлургического завода.
— Это путь, по которому двигался огонь, — сказал Андрей, — пласт выгорал постепенно. Судя по всему, пожар длился много лет.
Пройдя еще с десяток метров, он указал на ручей, мирно журчавший среди камней.
— Вот то, что требовалось для полноты картины. Вода породила огонь.
В угольных пластах всегда встречаются серные колчеданы. Притекая к ним с поверхности, вода разлагает их и от этого получается избыток тепла. Все выше и выше поднимается температура пласта, пока, наконец, он не начинает гореть. Тяга воздуха из появившихся трещин убыстряет течение огненной реки, бушующей в своих тесных берегах. В подземном тигле возникают новые минералы: нашатырь, квасцы, сера. Меняется цвет горных пород: пласты, содержащие железо, делаются пестрыми; каменноугольный песчаник — полосатым, бело-красным; каменноугольный сланец и глина — сплошь красными, как обожженный кирпич. В оставшиеся после прогоревшего угля пустоты проваливается земля, соседние горизонты оседают, преображается рельеф местности.
Все это так сходно по результатам с вулканическими извержениями, что явления подземных пожаров получили название ложно-вулканических.
Вечером на бивуаке Андрей рассказывал, как он пришел к своей идее.
— Долгое время я, подобно многим наивным исследователям прошлого, допускал наличие в Сибири действующих вулканов. Первым высказал предположение об их существовании у истоков Енисея Исаак Масса[5] в своем латинском трактате, изданном в 1612 году. Его поддержал Риттер[6] и, как ни странно, Гумбольдт[7]. Против выступили Шренк[8] и затем Семенов-Тян-Шанский[9]. Население, по-видимому, принимало за вулкан подземные гари.
В начале XVIII века недалеко от устья Хатанги под 73°30′ северной широты горел пласт и обметал трещины нашатырем, который употребляется енисейскими и туруханскими лудильщиками. Лаптев[10] не упоминает об этом ни слова. Значит, в то время пожар уже потух. Гмелин[11] не нашел след этого пожара, но напал на другой, на реке Таймыре. Этот продолжался полтора столетия. О нем упоминает Витзен[12], а Миддендорф отыскал очевидца, который лет за десять до его приезда побывал на пожарище и сушил там свое платье. Подземные пожары в Сибири повсеместны.
