Джерри увидел матушку Стефано издалека. Какая-то часть сознания инстинктивно никогда не переставала наблюдать за тем, что происходит вокруг. Он заметил черную фигуру, ковылявшую по пыльной тропинке вверх, словно хромой жук; почтмейстерша пересекла прямые, будто по линейке прочерченные тени от кедров, поднялась по сухому руслу ручья и вступила в «собственный уголок Италии Джерри» – целых двести квадратных метров. Не так уж много, но достаточно, чтобы прохладными вечерами, если хотелось поразмяться, постучать по привязанному к шесту теннисному мячу. Он почти сразу же заметил голубой конверт, которым она размахивала; он даже услышал мяукающий звук, который она издавала и который непонятным образом перекрывал все другие звуки долины: шум машин и визг ленточных пил. Не прекращая печатать, он украдкой взглянул на дом и убедился, что девушка закрыла окно кухни, спасаясь от жары и насекомых. Потом, в точности как описывала впоследствии почтмейстерша, быстро спустился по ступенькам и пошел со стаканом вина в руке ей навстречу, чтобы перехватить ее прежде, чем она подойдет слишком близко к дому.
Школяр медленно, только один раз, прочел телеграмму. На текст падала тень. На глазах у матушки Стефано, внимательно наблюдавшей за ним, лицо Джерри осунулось, замкнулось, а голос, когда он заговорил, положив свою огромную мягкую ладонь ей на руку, звучал более хрипло, чем обычно.
– Вечером, – сказал он, выводя ее снова на тропинку, ведущую к деревне. Он хотел сказать, что пошлет ответ сегодня вечером. Огромное спасибо, матушка. Замечательно. Большое спасибо. Потрясающе.
Когда они расставались, она еще продолжала говорить без умолку, предлагая ему всевозможные услуги – заказать такси, носильщиков, позвонить в аэропорт, а Джерри рассеянно похлопал себя по карманам шортов в надежде найти там какие-нибудь деньги – мелкие или покрупнее: очевидно было, что он в этот момент совершенно забыл, что деньги теперь хранятся у девушки.
Школяр принял известие мужественно, доложила почтмейстерша в деревне. Он был очень обходителен – даже проводил ее немного по дороге к деревне; он держался сдержанно и достойно – только женщина, хорошо знающая жизнь, и так же хорошо знающая англичан, могла прочесть на его лице, какая боль и какое горе скрываются за этой сдержанностью; он был оглушен – даже забыл о чаевых. А может быть, это уже начала проявляться особая скупость, свойственная очень богатым людям?
А как вела себя Сиротка? – спрашивали деревенские. Разве она не рыдала, не взывала к Пресвятой Деве, притворяясь, что разделяет его горе и отчаяние?
«Он еще ей не сказал, – шепотом отвечала почтмейстерша, с сожалением вспоминая, что ей удалось только один разок взглянуть на девицу, когда она изо всех сил колошматила по мясу. – Ему еще надо обдумать, как с ней быть».
Деревня успокоилась в ожидании вечера, а Джерри ушел в поле и долго сидел там, глядя на море и держа на весу мешок с книгами. Он закручивал его горловину до тех пор, пока не дошел до предела и мешок не начал сам вращаться в противоположную сторону.
Прямо перед ним расстилалась долина, ее полукругом охватывали пять холмов, а дальше, за ними и словно бы над ними, простиралось море, которое в это время дня казалось лишь плоским бурым пятном на небе. Поле, на котором он сидел, представляло собой длинную террасу, укрепленную камнями; на краю стоял развалившийся сарай, который служил укрытием, когда они устраивали пикник или хотели позагорать так, чтобы их никто не видел. Это продолжалось до тех пор, пока осы не устроили в одной из стен свое гнездо. Сиротка увидела их, развешивая белье после стирки, и прибежала к Джерри рассказать, а он, недолго думая, схватил ведро с известковым раствором (известь нашлась в запасах ловкача Франко) и замазал все входы и выходы из гнезда. И потом позвал ее, чтобы девушка могла полюбоваться на плоды его трудов: вот какой у меня мужчина, вот как он заботится обо мне. Он и сейчас представляет, как она стояла тогда рядом с ним, крепко прижав руки к груди, глядя на застывающий цемент. Обезумевшие осы жужжали внутри, а девушка шептала: «Господи Боже мой. Господи Боже мой», слишком напуганная, чтобы пошевельнуться.
«Может быть, она будет ждать меня», – подумал Джерри. Он вспомнил день, когда впервые встретил ее. Он часто мысленно возвращался к тому, как это произошло, потому что Уэстерби не слишком везло с женщинами. Когда такие встречи все-таки случались, он любил перебирать все подробности, словно заново смакуя их….Это было в четверг. Он, как обычно, отправился в город на попутной машине, чтобы кое-что купить, а может быть, и для того, чтобы посмотреть на новые лица и ненадолго оторваться от своего романа; а может быть, просто убежать от монотонности пустынного пейзажа, от которого иногда хочется выть и который частенько становился для него тюремной камерой (к тому же одиночной). Можно предположить, что в городе он просто хотел закадрить женщину, что время от времени делал, болтаясь в баре туристской гостиницы. Итак, он сидел в траттории на городской площади и читал, перед ним стояли кувшин с вином и тарелка с ветчиной и оливками, когда вдруг его внимание привлекла эта худенькая длинноногая девушка – совсем еще ребенок, – рыжеволосая, с печальным лицом, в коричневом платье, похожем на монашеское одеяние, и с матерчатой сумкой через плечо.
«В ее облике как будто чего-то недостает», – подумал он тогда.
Девушка смутно напомнила ему дочь Кэт – уменьшительное от Кэтрин, – но только смутно, потому что он не видел Кэт 10 лет с того времени, как распалась его первая семья. Он даже и сейчас не смог бы точно объяснить, почему он не виделся с ней. Когда еще не прошло первое потрясение от разрыва, из-за ложного представления о рыцарстве и благородстве он решил, что для Кэт будет лучше, если она его забудет. Пусть вычеркнет меня из своей жизни. Ее привязанности должны быть там, где ее дом. Когда мать Кэт снова вышла замуж, доводы в пользу того, чтобы совсем исчезнуть с ее горизонта, казалось, получили новое подкрепление. Но иногда он очень сильно скучал по дочери и, скорее всего, именно поэтому, обратив внимание на девушку, уже не мог забыть о ней. Может быть, Кэт тоже бродит где-нибудь так же – одна, смертельно усталая? Сохранились ли у Кэт веснушки? По-прежнему ли у нее такой же гладкий и круглый подбородок, похожий на обточенную морем гальку?.. После того как они познакомились, девушка рассказала ему, что она не в ладах с законом. Некоторое время назад она нашла место гувернантки в одной богатой семье во Флоренции. Жена была слишком занята своими любовниками и не очень занималась детьми, а вот у мужа для гувернантки времени было более чем достаточно. Поэтому девушка взяла все наличные, какие смогла найти в доме, и сбежала. И вот она здесь. Без вещей, ее ищет полиция, из денег осталась последняя мятая банкнота, которой хватит на то, чтобы поесть как следует, а дальше – только пропадать.
В тот день – впрочем, как всегда, – на площади было не слишком много привлекательных женщин. И к тому времени, как беглянка села за столик, почти все мужчины – во всяком случае, те, которые не были калеками, – обратили на нее внимание. Со всех сторон слышались вкрадчивые голоса: обращение «красавица» было из них самым безобидным. Смысл этих реплик Джерри не всегда мог точно уловить, но все вокруг смеялись. Потом кто-то попытался ущипнуть ее за грудь, и тут уж Джерри встал и подошел к ее столику. Он отнюдь не был бесстрашным героем, в глубине души он считал, что как раз наоборот, но сейчас ему пришло в голову: ведь на ее месте могла быть Кэт… Он разозлился. Одной рукой хлопнул по плечу маленького официанта, который попытался ее облапить, а другой – огромного мужчину, зааплодировавшего храбрости официанта, и объяснил им на своем ломаном итальянском, что он настоятельно рекомендует им перестать надоедать девушке и дать ей возможность спокойно поесть, А иначе он будет вынужден свернуть им их грязные шеи. После этого атмосфера отнюдь не стала более дружественной. Коротышка, казалось, рвался в бой, его рука то и дело тянулась к заднему карману брюк. Он даже порывался снять пиджак, пока наконец последний взгляд Джерри не заставил его отказаться от своего намерения. Уэстерби оставил на столе деньги, поднял с пола сумку и, взяв девушку под руку, повел ее через площадь в «Аполло».
«Вы англичанин?» – спросила она по дороге. «До мозга костей», – свирепо фыркнул Джерри и тут в первый раз увидел, как она улыбнулась. Ради такой улыбки определенно стоило потрудиться: все ее худенькое личико светилось изнутри, как иногда освещается от радости чумазая физиономия мальчишки-оборвыша.
Потом, немного поостыв, Джерри накормил ее, а когда окончательно успокоился, разговорился, потому что после всех этих недель, когда ему не с кем било словом перемолвиться, было совершенно естественно отвести душу. Он объяснил девушке, что сам он – газетчик, репортер, сейчас не у дел и пишет роман, что это его первый опыт, хотя ему всегда хотелось писать, что его капиталы понемногу тают – те деньги, которые газета заплатила ему при увольнении по сокращению штатов. Что само по себе звучит забавно, добавил он, потому что всю свою жизнь он был вне штата и общества.