— А-а-а, — Павел почему-то неестественно захохотал. — Во, почуял, каково в деле быть! Мне ведь Иван Петрович сказал, что ты ещё новичок, ни в одной операции не участвовал, поэтому и велел присматривать за тобой да проявлять инициативу. Ничего, брат! — Павел хлопнул Мотю по плечу, подмигнул. — Ещё заматереешь, наберешься и опыта и отваги! Ладно, пойду перекушу, и поговорим подробно. Семенцова слушать особенно не надо! Кое-какие факты Иван Петрович сообщил и о нём. Жди меня, никуда не уходи! Я мигом! — Он подмигнул и вышел из комнаты.
— А я к вам, подхарчиться! А то совсем захирел без вашей ласки да внимания!.. — услышал Мотя его фальшиво-веселый голос.
— Проходите в горницу, я сейчас! — ответила Ольга Алексеевна.
Мотя расслабился, вытер рукой лицо. Семенцов преступником быть не может, это ясно как день, а вот Павла Мотя видит впервые. Павел прибыл из Краснокаменска, и никто в лицо его не знал. Бандиты могли заменить его по дороге, а кроме того… Мотю прошиб холодный пот. Он вдруг вспомнил слова Дружинина: «Мы его проинструктировали и решили сегодня вас даже не сводить, завтра встретитесь, обсудите всё по дороге. Он будет ждать тебя на «форде» СУ 19–91 на улице Советской, у Дома пионеров, это рядом с общежитием». Но машина почему-то подъехала к общежитию, и шофер просигналил. Мотя чрезвычайно этому обрадовался, так как не любил слез и долгих прощаний, выскочил, словно полоумный, и, увидев машину, успел, правда, проверить номер.
Морковина довела Мотю до того, что он напрочь потерял бдительность и конспирацию. Потом это молчание, хотя Дружинин определенно сказал: «Обсудите всё по дороге». Иван Петрович отзывался о Павле как об отменном шофере, а этот вел машину зло, с непонятным остервенением и натугой. Мотя ему ещё сказал: «Расслабься!» Да, всё сходится! Одна ошибка за другой — и вот результат!.. Когда же Павла заменили?.. Скорее всего утром, когда он выехал. Дружинин человек опытный, и он сразу бы понял, что перед ним не Волков, а кто-то другой. Дружинин с Волковым разговаривал, инструктировал, проверял, прощупывал. Здесь ошибки быть не может. Значит, утром, когда Волков выехал. Может быть, прямо на Советской, у Дома пионеров. Мотя замешкался, сумасшедшая Морковина его сбила с толку, задурила голову! И он ничего не заметил. Проспал, прошляпил, даже спасибо сказал. Поделом тебе, поделом! Что же делать?! Прежде всего обезоружить и связать. Да, это главное. Второе — допросить. Сообщники, детали операции. Обещать помилование. Хотя если на нем убийства, то помилования не будет, и он это знает. Паша Волков — на его совести…
Мотя заметался по комнате. Надо обезвредить «Павла». Левушкин вышел в узкие сенцы, на гвозде висела бельевая веревка. Обезвредить и связать!
— Борщ ваш, уважаемая Ольга Алексеевна, — послышался довольный голос Павла, — это… как выигрыш по третьему тиражу займа!..
Ольга Алексеевна засмеялась.
— Не верю я вам, товарищ Волков! — кокетливо проговорила она.
— Чтоб меня черти съели! — захохотал Волков. — Эх, годок бы так пожить, жирок на брюхе завести да ваши разговоры слушать!
— Не вы один такое мне говорите, да только никто почему-то замуж не берет!
— Неужели?! — Павел захохотал и направился ко флигелю.
Мотя вбежал в комнату, встал за дверь, вытащив наган и готовясь нанести удар. Потом подумал: «Э, нет, надо кое-что еще выудить у этого бандита!»
Он метнулся к столу, сел, приняв задумчивую позу. Вошел Павел, что-то попевая себе под нос. Мотя не отреагировал.
— Все голову ломаешь? — усмехнулся Павел, снял ремень, бросив его на спинку кровати, лег, сладко потянулся. Помолчали.
— У тебя вчера что-нибудь получилось? — неожиданно спросил Павел.
— С кем? — не понял Мотя.
— Ну… — Павел выразительно мотнул головой в сторону дома — Она, брат, скажу я тебе…
— Я об этом и не думал, — усмехнувшись, отрезал Мотя. «Вот оно, бандитское нутро, проступает!» — пронеслось у него в голове.
— Ну ты тут не прав, — промычал Павел. — Я поначалу не разглядел, а теперь… Она, брат, н-да!..
— Ты что-то о Семенцове хотел сказать? — напомнил Мотя.
— Да! — спохватился Павел. — Иван Петрович настоятельно просил всё забрать в свои руки, а Семенцову предоставить роль исполнительскую, а то его заносит. Кстати, Дружинин сообщил, что по всем признакам банк будут брать в Краснокаменске, там уж слишком явные приготовления идут. У Семенцова просто фантазия богатая!
— Вот как? — удивленно промычал Левушкин.
— Поэтому я прошу тебя: давай его вызовем, призовем к порядку, и пусть действует только по нашей указке, нашему плану, и чтобы никакой самодеятельности! Никакой.
«Чтобы Семенцов действовал по его указке?! — зло усмехнулся про себя Мотя. — Пора кончать этот балаган!»
Мотя поднялся. Сел на кровати и Павел.
— Мне его наблюдения в трубу вообще кажутся подозрительными! — заявил он. — Моё мнение: либо его надо отстранить, что в создавшейся ситуации невозможно, либо свести всю его инициативу до конкретного исполнения. Давай сделаем так: я набросаю план — где, кто должен находиться и что делать, вызовем Семенцова и скажем; всю ответственность за операцию берем на себя. Вам надлежит делать то-то и то-то! Мы облечены полномочиями Путятина и вам приказываем! Договорились?
— Договорились, — пробормотал сквозь зубы Левушкин.
«Ну, вот, голубчик, ты и раскрылся, — подумал Мотя. — Вот для чего Ковенчук внедрил тебя в нашу операцию, чтобы с помощью нас же захватить банк и оставить очередной «пролетарский привет» Путятину».
— Я вижу, ты не очень согласен? — зевая и снова заваливаясь на кровать, проговорил Павел.
— Да нет, я согласен, — как можно миролюбивее закивал Мотя.
— Ну вот и хорошо, так будет спокойнее, а то он таких дров наломает, что нас потом с тобой ещё и взгреют! — Павел снова зевнул. — Ты знаешь, такой борщ, что не могу, сон одолевает… Я вздремну часик. Но через час ты меня обязательно разбуди, и я всё сделаю! Договорились?..
— Спи, — кивнул Мотя.
Павел мгновенно уснул. Мотя походил по комнате, вытащил наган. Осторожно, боясь разбудить Волкова, достал из его кармана оружие и документы. Карточка на удостоверении была настоящая, но уголок отклеивался и торчал вверх. «Переклеивал», — пронеслось у Моти. В нагрудном кармане лежали талоны на материю со штампом Краснокаменска. «Всё взял у Паши», — вздохнул Левушкин. В водительских правах лежал листок, вырванный из записной книжки. На листке значилось: «Левушкин Матв. Петр., 19 лет, худой, ср. роста, волос светлый, глаза светлые, доверчивые, губы полные, чуть наклоняет голову вправо, когда слушает, часто повторяет слово «значит» и «н-да», видимо, чтобы казаться значительнее, чем пока может. Держится просто, естественно, быстро возбуждается, эмоции, случается, захлестывают, импульсивен, нрав веселый, стеснителен, при этом краснеет. Меткий стрелок, гибок, спортивен. Сын красного командира, рано осиротел, самостоятелен, мышление хорошее, не устоявшееся, требуется воспитание. Тяга к женщине как к матери, потребность в ласке, заботе…»
