— Были маленькие и щуплые, — вставляет командир. — А теперь вот как выровнялись.
Их разговор прерывает пронзительный вой сирены.
Секунды — и все расчеты на местах. Шевелятся темные стволы на фоне пронзительно синего неба.
— К бою готовы! — докладывает семнадцатилетний сержант.
— Это учебная тревога. Для гостя, — усмехается Обрагон. — Для них, зенитчиков, самое опасное время суток — на рассвете и на закате. В эти часы все расчеты — у орудий. Но наша армия в полной боевой готовности в любой час.
Они поднимаются в кабину радара.
— Теодор Пино, сержант! — Оператор, большерукий и узкоплечий, хмурит для солидности брови, но в глазах — детское любопытство.
— А тебе сколько лет, сержант Пино?
— Уже шестнадцать, совьетико компаньеро!
— Кто же тебя обучил управляться с радаром? — Лаптев показывает на экран, по которому неустанно кружит светящийся луч.
— Первый оператор Луис Касорла, — отвечает сержант и показывает на парня, который старше его разве что на год.
— А тебя, первый оператор, кто обучил?
Касорла, как и подобает командиру, отвечает с суровостью:
— Меня обучил компаньеро Иван.
Они идут от орудия к орудию. Мальчишки. Чернокожие и просто смуглые от загара; курчавые, рыжие, черноглазые и сероглазые. Наверное, ни один не старше семнадцати...
— Представляешь, какими станут они через десять лет? — задумчиво произносит Феликс. — А через двадцать? Куда нам с тобой до них!.. Предлагают остаться пообедать. Предлагают посмотреть футбольный матч. В футбол они раньше не играли. Научили их советские камарадос. А теперь хотят, чтобы Куба вышла на мировую футбольную арену — не меньше. — Он смотрит на часы. — Нет времени.
Комиссар скрывается за пологом палатки. Возвращается, держа что-то в руках. Развертывает:
— Это вам, коронель Артуро! Успел-таки Феликс рассказать им...
В руках комиссара — полотнище кубинского флага.
— Знаешь, Артуро, что символизируют эти цвета на флаге? — говорит Обрагон, встряхивая и расправляя складки. — Красный треугольник — цвет революции. Белый цвет — чистота ее помыслов. Синий — цвет моря, окружающего наш остров. А звезда в красном треугольнике — сама Куба, путеводная звезда Латинской Америки.
— Этот флаг еще в конце прошлого века поднял апостол кубинской революции Хосе Марти, — добавляет комиссар.
— Я не знаю, что вам сказать... — Волнение перехватывает горло Андрея Петровича. — Спасибо. За драгоценный ваш дар.
«Виллис», переваливаясь на ухабах, спускается с холма. Сзади словно бы сомкнулась стена пальм, и уже не видно ни стволов орудий, ни палаток, ни часовых.
Лаптев смотрит на Обрагона. Да, Феликс, ты не мог придумать подарка лучше. А с виду ты такой скупой на движения души...
Они спустились с тропы, выскочили на блестящий, словно бы лоснящийся, асфальт, и уже засверкало по правую руку море с гривами волн и белыми кучевыми облаками над ним.
— Ты знаешь, — прервал долгое молчание Феликс, — я думаю: каждый из наших — и те, кого мы хоронили под Толедо, и кого потом замучил Франко, сжег в крематориях Гитлер, и кого замучили здесь, в «Ла Кабанья», при Батисте, — каждый из наших, даже если бы и знал наперед свою судьбу, разве не пошел бы он по этой самой дороге?.. Я думал об этом еще в Мадриде, и в концлагере во Франции, и в отряде Сопротивления... Думаю и теперь.
— Да, — уловил ход его мыслей Лаптев. — Потому мы и не можем сойти. Мы идем, мы оступаемся и падаем, мы разбиваемся насмерть и снова идем. Мы не возим революции из страны в страну в своих походных ранцах. Но мы в любом месте и до конца должны быть революционерами. — Он положил руку на плечо Феликса: — И нам ли убеждать в этом друг друга? Но мы должны убеждать в этом молодых. Ведь им тоже драться всю жизнь.
Чем ближе к городу, тем интенсивней становилось движение на шоссе. Уже не только автомобили и повозки — по обочинам шли люди. Поодиночке. Группами. Колоннами. Звук их шагов поглощал шуршание шин.
— Я слышу эти шаги, я вижу этих людей, — снова сказал Феликс, — и мне кажется, что это идет сама революция. Она идет уже четыре года.
— Нет, — возразил Лаптев. — Революция началась на Кубе не четыре года назад. Она началась в семнадцатом в России, она в Испании потерпела поражение в тридцать девятом, а в пятьдесят девятом пришла сюда... Да, она идет! Еще будут выстрелы из-за угла. И еще много будет павших и уставших в борьбе. Но, сколько бы ни пало, революция — на марше. И значит, ничто не было напрасным!..
Не сказал, но подумал, словно бы подводя итог: «А значит, и моя жизнь не была напрасной...»
Это фашисты! (исп.)
Свои! Республиканцы! (исп.)
Хелло! Я рад видеть вас! (англ.)
Здравствуйте! (англ.)
Извините нас, но у нас нет времени (англ.).
Здравствуйте! (англ.)
Друзья, мне пришла мысль... Превосходная идея! (испан.)
Меня поставь сюда (исп.).
Предатель (исп.).
Товарищи, сюда! Вход здесь! (исп.)
Все... Больше мы держаться не могли... (исп.)
Сигнал! Давай сигнал! (исп.)
Так что же? Почему?.. Вы сделали свое дело? Сделали? Да или нет? (исп.)
ТККУ — Тамбовское Краснознаменное кавалерийское училище.
ТКПУ — Тамбовское Краснознаменное пехотное училище.
Крестьянин (исп.).
Прозвище солдат Батисты.
«Черви» — презрительная кличка контрреволюционеров.
Один! Два! Три!.. (исп.)
