Снизу по днищу хлопнуло, проскрежетало, будто напоролись на скальный выступ, и плот с маху сначала вздыбило, потом швырнуло вниз. Мотор даже не чихнул — смолк, как оборвался.
Оглушенные, не до конца поняв, что случилось, пассажиры с минуту сидели, не двигаясь.
— Кажется, хана. — Рыжий включил маленький карманный фонарик, пощупал мотор. — Закидало. Теперь сносить будет ветром.
— Куда сносить? Зачем сносить? — Джеймс подскочил к нему вплотную.
Рыжий легко стряхнул его со своего плеча.
— Обыкновенно куда. В море. Будем мотаться, как это самое в проруби… Не трепыхайся! Сядь и сиди, пока нас не опрокинуло. А то храбрый больно, размахался деньгами…
Белесым рассветом мазнуло но линии горизонта, когда пограничный сторожевой корабль, получив задачу, снялся с линии дозора и взял курс на указанный квадрат, где предполагалось в данный момент нахождение неопознанного плавсредства.
Одновременно с этим в небо поднялся со стоянки поисковый вертолет, ушел для осмотра акватории бухты, отчаянно меся лопастями тяжелый сырой воздух, который чем выше, тем плотнее обжимал со всех сторон пляшущую в одиночестве машину.
— Борт, что наблюдаете? — запрашивали с земли.
«Синее море и белый пароход», — буркнул себе под нос командир вертолета и не ответил так лишь потому, что знал, какая сейчас внизу, на земле, идет работа, какой повсюду стоит телефонный трезвон и как ширится, вовлекая в себя все новых и новых людей, начавшийся пограничный поиск.
— Штурман, сколько идем?
— Тридцать, — едва бросив взгляд на часы, отрапортовал на запрос штурман.
По блистеру, по всему остеклению кабины, лишая видимости, ползла влага; тенями промахивали и уносились назад клоки облаков. А надо было вырваться из этой проклятой каши, в которой увязли по самые уши, и надо было, черт побери, прозреть, чтобы нз жечь напрасно горючку и не морочить пустым облетом так много ждущих от тебя людей земли.
— Потолок, командир. — Борттехник с треском расстегнул и застегнул «молнию» на куртке. — Выше «сотки» не поднимемся, обложило.
— Не психуйте, ребятки. Прорвемся. Ведь что главное в машине? — Это была старая шутка, которую прекрасно знали и на которую всегда реагировали одинаково, и тем не менее командир закончил: — А главное в машине — не портить воздух, а то задохнемся, не долетим…
Он отдал книзу ручку циклического шага, и вертолет, охнув, как бы присев, выдрался из пены, враз очистился, и тотчас, едва немного развиднелось, машина легла на галс, выпевая винтами мелодию надежно работающей небесной «бетономешалки», дающей сейчас людям в этой сатанинской круговерти приют и тепло.
А день тем временем попер, как на свежих дрожжах, выправился, замешав из света и влаги — взамен канувшей тьмы — высокий плотный туман.
— Уходим под облачность, — объявил экипажу командир.
На миг высвободился от хмари и мороси, проглянул снизу порядочный кусок моря, в котором игрушечно, точно уменьшенной копией, обрисовывался красивыми строгими обводами и резал вспененную форштевнем воду пограничный сторожевик.
Однако и новый вираж, явив на миг впечатляющую картину мощного хода корабля, оказался холостым, не принес желанного результата, погасив в экипаже не покидавшую их прежде искру надежды. А уровень топлива — этот центральный нерв людей и машины — неуклонно стремился к нулю, и экипаж старательно отводил от прибора глаза, из суеверия не допуская столь очевидной и грустной информации.
— Борт! — в самый подходящий момент прорезалась с земли команда. — Вам возвращаться. Дальше работает «ласточка».
«Спасибо, понятненько, — облегченно вздохнул командир. — Дело, похоже, оборачивается нешуточно».
Он положил машину на разворот, к берегу.
«В принципе верно, что штаб округа решил задействовать АН. Видимо, придется утюжить не только бухту, но и морское пространство, а покрыть быстро такое расстояние нам одним не под силу…»
АН-24, поднятый с далекого аэродрома, уже летел навстречу, скоро должен быть на подходе, и получалось, что два экипажа как бы обменивалась в воздухе рукопожатием, как бы передавали друг другу границу и все, что на ней было, из рук в руки.
Только и время не стояло на месте, летело, пыля, с катастрофической быстротой. Перевалило за полдень, и взявшийся было разгуливаться день снова скис, пожух, как вянет тронутая морозом листва. Унылая и однообразная, снова придавливала землю кропящая водяная морось, и выволакивались незаметно, будто из-за угла, новые сумерки и новая ночь, уже почти не оставлявшая шансов на успех.
Везение или нет, но «ласточке» посчастливилось больше, чем экипажу вертолета. Когда машина попала в болтанку, словно ее катили по стиральной доске, внизу мелькнуло нечто, сразу обратившее на себя внимание.
— Похоже цель, командир! — с порога внезапно распахнувшейся двери в салон объявил борттехник Лопухов.
— Конкретней, что именно: бочка, бревно, буй?
Назвать конкретней — значило не оставить себе права на ошибку, на тот простой оптический обман, которыми изобилует море и постоянно висящая над ним влага. И Лопухов погасшим голосом протянул:
— Затрудняюсь. Цвет будто мелькнул оранжевый. Чуть бы спуститься…
В такой ситуации не грешно было и ошибиться: экипаж работал предыдущие сутки, только-только вернулся с планового облета границы, не успел разбрестись по домам — «Воздух!», и снова небо, и снова перепады высот — далеко ли до галлюцинаций, до оранжево-красных кругов?..
Но существовало железное правило границы не оставлять не проверенным ничего, что заслуживало бы внимания, и «ласточка», метя прямо в оловянно-жестяно-ртутную стынь, круто пошла вниз. На вираже, в выгодном для экипажа ракурсе, летчики почти одновременно различили дрейфующее плавсредство — обыкновенный спасательный плот, какими комплектуются все корабли на случай бедствия. А уж обозначить его для перехвата было делом чистой техники.
«Ах, Лопушок, ну, глазастый…» — причмокнул с особым удовольствием командир, чуя сердцем близкий конец и поиску, и выпавшей на его долю гигантской нервотрепке, и скорое возвращение людей на материк, отгороженный от здешних переменчивых мест невыгодными условиями базирования.
— Радист, сообщите на корабль: цель наблюдаем. И пусть поторопятся, скоро стемнеет. Координаты…
Неуправляемый плот перекатывало с волны на волну, но чаще швыряло зло, с размаху, будто море наказывало за легкомыслие и небрежное к себе отношение беспечных людей.
— Проклятье! — стонал Джеймс, закусывая губы. — Делай же что-нибудь с мотором! Нас же пронесет мимо корабля! Ты что, дьявол, оглох?
