Впереди всех неслась Кала, потому что она узнала голос своего любимца, а с нею была и мать той маленькой обезьянки, которая уже лежала мертвой у ног Сабор. Огромная львица, вооруженная для сражения лучше, чем человекоподобные, все же не желала встретить их бешеных взрослых самцов. Яростно рыча, она быстро прыгнула в кусты и скрылась.
Тарзан подплыл к берегу и поспешно вылез на сушу. Чувство свежести и удовольствия, доставленное ему невольным купанием, наполнило его маленькое существо радостным изумлением. Впоследствии он никогда не упускал случая окунуться в озеро, реку или океан, как только представлялась возможность. Долгое время Кала не могла привыкнуть к таким проказам.
Приключение с львицей стало одним из острых воспоминаний Тарзана: такого рода происшествия нарушали однообразие повседневной жизни. Без подобных случаев его жизнь была бы лишь скучной чередою поисков пищи, еды и сна.
Племя Тарзана кочевало по территории, занимающей двадцать пять миль морского берега и приблизительно пятьдесят миль материковых джунглей. Изо дня в день бродили здесь обезьяны.
Длительность переходов и стоянок зависела от обилия или недостатка пищи, от природных условий местности и от наличия опасных зверей. Однако Керчак зачастую заставлял обезьян делать длинные переходы только по той причине, что ему было скучно долго оставаться на одном и том же месте.
Ночью они спали там, где их застигала темнота, укладываясь на землю и прикрывая головы, а изредка и все тело листьями гигантского лопуха. Чаще, если ночи были холодные, чтобы согреться, они лежали, прижавшись друг к другу, по двое или по трое. Таким образом и Тарзан все эти годы по ночам спал в объятиях Калы.
Не было никаких сомнений, что огромное свирепое животное горячо любило своего белого детеныша. Он, со своей стороны, отдавал большому волосатому зверю всю ту нежность, которая была бы обращена к его прекрасной, безвременно умершей молодой матери. Правда, когда Тарзан не слушался Калы, она слегка его шлепала, но гораздо чаще ласкала, чем наказывала.
Однако Тублат, ее муж, продолжал ненавидеть Тарзана и искал случая покончить с белой обезьяной. Тарзан, в свою очередь, пользовался любой удобной возможностью чтобы показать, что и он отвечает полной взаимностью на чувства своего приемного отца. Если он мог безопасно досадить ему, состроить рожу или послать бранное слово, находясь в надежных объятиях матери, он это делал непременно. Изобретательный ум и хитрость помогали Тарзану измышлять сотни дьявольских проделок, чтобы насолить Тублату и отравить его и без того тяжелое обезьянье существование.
Еще в раннем детстве Тарзан научился вить веревки, скручивая и связывая длинные травы. Этими веревками он при всяком удобном случае стегал Тублата или пытался схватить его под мышки и подвесить на низких ветвях дерева.
Играя постоянно с веревками, Тарзан научился вязать грубые узлы и делать затяжные петли, чем забавлялись вместе с ним и маленькие обезьяны. Они пытались подражать Тарзану, но он один изобретал и доводил выдумки до совершенства.
Однажды Тарзан накинул петлю на одного из бежавших с ним товарищей, придерживая другой конец веревки в своей руке. Петля случайно обвилась вокруг шеи обезьяны, принудив ее самым неожиданным образом резко остановиться.
«Ага, вот новая игра, и хорошая игра!» — подумал Тарзан и тотчас же попытался повторить эту шутку. Постоянной практикой и старательными упражнениями он отлично научился искусству закидывать на шею жертвы петли аркана.
И вот тогда жизнь Тублата превратилась в постоянный кошмар. Спал ли он, шел ли — ночью и днем, он никогда не мог быть уверен, что невидимая беззвучная петля не схватит его шеи и не задушит его.
Кала наказывала Тарзана, Тублат клялся жестоко отомстить ему, даже старый Керчак обратил внимание на его шалости, предостерегал его, грозил, но все было напрасно. Тарзан никого не слушался, и тоненькая крепкая петля охватывала шею Тублата, когда тот меньше всего ожидал нападения.
Другим обезьянам эти вечные проделки Тарзана с Тублатом казались забавными, так как Сломанный Нос был вредным стариком, которого никто не любил.
Беспокойный молодой ум Тарзана постоянно будоражили новые замыслы. Если он мог ловить своих соплеменников-обезьян длинным арканом из трав, почему бы не попытаться ему поймать им и львицу Сабор? Это был лишь зародыш мысли, и ей суждено было медленно созревать и таиться в его подсознании, пока, наконец, эта идея не осуществилась самым блистательным образом.
Постоянные скитания часто приводили обезьян на берег маленькой бухты, к запертой и безмолвной хижине. Ее таинственность была для Тарзана постоянным источником интереса. Он заглядывал в занавешенные окна или взбирался на крышу и смотрел в черное отверстие трубы, тщетно ломая голову над неведомыми чудесами, заключенными среди этих крепких стен. Его детское воображение создавало фантастические образы удивительных существ, находящихся внутри хижины. Он часами исследовал крышу и окна, пытаясь найти вход, но почти не обращал внимания на дверь, потому что она мало отличалась от массивных и неприступных стен.
Вскоре после своего приключения со старой Сабор, Тарзан снова посетил хижину и, подходя к ней, заметил, что дверь выделяется на общем фоне стены. Впервые он подумал, что, быть может, здесь-то и кроется так долго ускользавший от него способ вторжения в хижину.
Он был один, что случалось часто, когда он бродил около хижины, потому что обезьяны ее избегали. История о палке, извергающей громы, еще жила в их памяти, и пустынное обиталище неведомого белого человека оставалось окутанным атмосферой ужаса и тайны. О том, что он сам был найден здесь, Тарзан не знал. А рассказать ему об этом никто не смог. В обезьяньем языке так мало слов, что их хватало самое большее на то, чтобы поведать о палке с громом. Но для описания неведомых странных существ, их обстановки и вещей язык обезьян был бессилен. И поэтому задолго перед тем, как Тарзан вырос настолько, чтобы понять эту историю, она была попросту забыта племенем. Кала туманно и смутно объяснила Тарзану, что отец его был странной белой обезьяной, но мальчик не знал, что Кала не была ему родной матерью.
Итак, в тот день он направился прямо к двери и провел много часов, исследуя ее. Он долго возился с петлями, с ручкой, с засовом. Наконец он нечаянно нажал на запор, и дверь к его удивлению с треском раскрылась. Несколько минут он не решался войти, но когда его глаза свыклись с тусклым светом комнаты, медленно и осторожно пробрался туда.
