— Я вовсе не сержусь, мадемуазель Леля! — заверил Лешка. — Действительно, эта тема очень скучна. Но я не верю, что вы подслушивали. Просто придумали, чтобы меня поддразнить. Впрочем, можно легко проверить. Назовете всех, кто в тот вечер был у Сержа.
— Пожалуйста, — засмеялась Леля. — Вы воображаете, что застали меня врасплох? Во-первых, Костя Полещук, во-вторых...
На лестнице послышался сердитый мужской голос:
— Хотел бы я знать, какой болван оставил дверь открытой?
— «Болван» это я! — вскочил Лешка. — Сейчас мне попадет. Давайте, Леля, спрячемся в вашей комнате. Поговорим. Вы такая интересная собеседница!
— Ах, право не знаю. У меня, кажется, не убрано, — нерешительно ответила Леля. — Но, конечно, если вы просите...
— Я умоляю! — патетически шепнул Лешка и тоскливо подумал: «Да быстрее же!»
Они вышли из гостиной в тот момент, когда кто-то уже открывал дверь.
— Ах, Леля, если бы вы знали, как часто я вспоминал тот вечер и наш вальс. Сколько раз я собирался прийти к вам!
— Почему же не пришли? — простодушно удивилась она, открывая дверь в свою комнату. — Я ведь, кажется, не на Северном полюсе живу?
— Почему? — немного замялся, Лешка. — Да потому, что я недавно вернулся в Крайск. Я побывал в этом... В общем, очень далеко!..
Они стояли в маленькой светелке со сводчатым потолком. Комната была отделана в русском стиле. Блестели позолотой резные карнизы, в окнах желтело цветное стекло. Одна стена скрывалась под огромным, красивым ковром.
— Сейчас я вам кое-что покажу! — Леля подбежала на цыпочках к стене и отогнула край ковра. Лешка увидел дверь, забитую листом фанеры.
— Там комната Сержа, — лукаво сказала она. — Когда громко говорят... Вы понимаете? Теперь верите, что я вас не обманула?
— Теперь верю.
Они сели возле миниатюрного столика, на котором лежало неоконченное вязанье, и полился гладкий и пустой «светский» разговор. В ораторском искусстве Лешка не уступал Леле, и они с легкостью мотыльков перепархивали от одной темы к другой. Болтая, Кольцов прислушивался к тому, что делалось в комнате Сержа, брата Лели. Там двигали мебель, гудели голоса, потом стало тихо и словно ручей зажурчал: кто-то произносил речь. До Лешки долетело: «Нет иного выхода!..», «...Трудный путь!» Однако общий смысл ускользал. Тогда, прервав болтовню, Лешка весело сказал:
— Знаете, Леля, а я сегодня вовсе не пойду к Сержу! Я понял, что на свете действительно есть более интересные темы, чем политика. Смешно, должно быть, со стороны слушать наши умные разговоры.
Не ожидая ответа, он отогнул ковер и жадно приник к двери. Кровь с шумом толкалась в виски.
— Итак, решено, господа! Никому ни слова, иначе план может лопнуть! Надеюсь, все подготовились?
— Что переливать из пустого в порожнее!
— Тогда назначим время.
— Извольте. Предлагаю в пятницу, двадцать четвертого декабря, в четыре утра. Сбор за мостом. Возражений нет?
— Нет, нет!
— Теперь о другом, господа! — Тут говоривший, по-видимому, отошел от стены, голос его звучал глуше. Но Лешке и так было все ясно: он в штаб-квартире заговорщиков; они назначили час вооруженного выступления. Надо немедленно сообщить Братченко!
Кольцов выпрямился. Подошла Леля.
— Ну как вы находите?
— Безумно интересно! — ответил Лешка.
В коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась. Вырос мужчина с белым, точно напудренным лицом. Лешка мгновенно оценил обстановку. Он схватил девушку в объятия и поцеловал ее. Пораженная, Леля не сопротивлялась. Выпустив ее, Лешка сделал вид, что только сейчас заметил вошедшего и изобразил крайнее замешательство:
— О, пардон, милостивый государь! — пробормотал он, незаметно отступая от ковра.
Леля, вспыхнув, закрыла лицо руками. Мужчина внимательно посмотрел на нее и перевел взгляд на Лешку:
— С кем имею честь? — ледяным тоном осведомился он.
— Кольцов Алексей!
— Сын Алексея Александровича, учителя географии?
— Разве вы незнакомы? — пролепетала Леля. — Но как же! Ведь вы говорили, Алексис...
Лешка не стал дожидаться, пока его разоблачат.
— Мне очень жаль, господа, — сказал он, — но я лишен возможности продолжать приятную беседу. Я вспомнил, что меня ждет неотложное дело.
Он решительно направился к двери, благополучно миновал Сержа, стрелой пролетел через гостиную, где на диване сидело несколько молодых людей, кубарем скатился по лестнице, лихорадочно сорвал с вешалки шинель и выскочил на крыльцо.
Лешка налил из графина воду в стакан и выпил залпом.
— Вот, собственно, и все, — закончил он. — Я забежал домой. Старик мой разболелся. Температура под сорок. Испанка. Я, конечно, испугался. За врачом сбегал, потом в аптеку и сюда.
— Это к делу не относится — перебил Малинин. — Товарищи, нельзя терять времени. Не забывайте, что через час наступит двадцать четвертое декабря. А разве мы готовы отразить нападение?
Я никогда не видел его таким решительным.
— Федор Гаврилович, дозвольте, я к Красильникову живым духом слетаю, выпрошу роту, а то и две!
— Хорошо, Малинин! — задумчиво сказал я. — Но тут надо разобраться. У меня вызывает сомнения новый срок. Когда они успели его переменить? Всего несколько часов назад день выступления был прежним.
— Не понимаю, что вы хотите? — грубо перебил Егор. — Будем ждать до воскресенья, а пока нас раздолбают, как младенцев! Ну, переменили и переменили! Догадались, наверно, что мы за ними следим. Так я побегу к Красильникову. Только сперва позвоните.
Побежденный его уверенностью, я снял трубку и попросил штаб полка:
— Товарищ Красильников? Здравствуйте. Говорит Братченко.
— Кто? — недоверчиво переспросил знакомый бас.
— Братченко!
— Здравствуйте, — после длинной паузы ответил начальник штаба. — Значит, вы живы?.. Я, впрочем, так и думал... Очень интересно это у вас получилось... Передаю трубку товарищу Волошину. Он у меня.
— О чем вы говорите? — удивился я, но в трубке уже слышался суховатый голос Петра Андреевича:
— Прибыл? Через десять минут встретимся в ревкоме!
— Да некогда мне! — с досадой закричал я. — Дело в том, что...
— Я тебя не в гости зову! — перебил Волошин. — Жду!
— Черт-те что! — буркнул я и, не попадая в рукава, стал надевать тулуп.
— Ругается начальство? — сочувственно спросил Егор.
...Волошин встретил меня сухо, отрывисто поздоровался и зашагал по кабинету, бросая тяжелые, как камни, слова:
— Расскажи, как отряд загубил, а сам живой остался? Вон что! Ловко! Под мостом, стало быть? Ты, оказывается, акробат!
— Петр Андреевич, что это вы? — обиделся я. — Не верите мне?
— Сомневаюсь! — резко ответил он. — Я хитрить не умею. Пять лет верил, как себе, а сейчас сомневаюсь. Непонятные дела у тебя творятся! Контрреволюционные элементы подвал в Чека ломают, а ты их с поклоном отпускаешь. С матерыми врагами либеральничаешь. Неизвестному ойроту на слово веришь, ведешь людей прямо к засаде, а сам спасаешься чудесным образом... Разбираться в этом я не стану, я не трибунал. Но на посту председателя Чрезвычайной комиссии оставаться не можешь! Сдавай дела Николаеву.
