Ознакомительная версия.
Глянешь осторожно с края площадки на вибрирующую внизу голубую бездну моря и ощущаешь внезапное падение; душа с ужасом отрывается от тела, как в самолете, проваливающемся в воздушную яму. Так падаешь, падаешь… Никак не упадешь – значит, летишь?
Тебя и твоих друзей на этой смотровой точке охватывает неописуемое ощущение, связанное, возможно, с сопереживанием стремительному и грандиозному низвержению каменного потока в пропасть, глубину которой трудно измерить человеческим глазом.
Веди своих друзей вниз по скалистым спускам, пыльным осыпям, пересохшим каменным ложбинам ручьев, напоминающим трассы бобслея, к морю, к морю, дающему прохладу, чистоту, горькое ощущение соли во рту.
Заботься о них, веди по пляжам, тропинкам и карнизам, где среди соленых брызг, смены жары и холода, среди пыли и волн, наблюдая красоту нашей планеты, ощущая радость физического движения и поддерживая друг друга молодыми руками, вы сами создаете самое хрупкое и радостное творение природы – человеческую любовь и дружбу.
Семидесятые годы казались продолжением шестидесятых.
Каждый год мы с друзьями едем отдыхать в Планерское (до 44 года – Коктебель). Вокруг Дома-музея Волошина и Дома творчества писателей «Коктебель» постоянно собирается творческая молодежь. И далеко не молодежь. Актеры, режиссеры, литераторы.
Из года в год увеличивалось количество знакомых. Однажды сразу по приезде в Планерское я столкнулся со своим приятелем, журналистом из Белоруссии. Решили выпить по стаканчику за встречу. И поговорить. Взяли в магазине несколько бутылок вина, стрельнули у кого-то стаканы и расположились на поребрике рядом с магазином. Вначале сухое, потом «Три топора» (777) и «Солнцедар». Мимо проходили знакомые, приятели. Присаживались ненадолго. Каждому наливалось по стакану. Благо, что магазин рядом. Поговорили о том о сем, двинулись дальше. На их место приходили другие. В то время мы одевались очень просто. Я, например, был во «вьетнамках», в засученных по колено брюках, в рубашке, завязанной на голом пузе.
На голове – полосатая тряпичная кепка. Так мы и сидели в окружении несметного количества порожних бутылок и выпитых стаканов. Пожалуй, ничего подобного у меня в жизни больше не было. Прокантовались вместе с этим парнем почти весь день. Кто-то из бомонда неодобрительно посматривал на нас. Что с того? Так ли уж это важно? Нам с белорусским журналистом было интересно друг с другом, было о чем поговорить.
Как мы проводили время? Купались, загорали. Поднимались на гору Волошина. Ходили к мысу Хамелеон. Посещали декорации, оставшиеся в Тихой бухте после съемок «Человека-амфибии». Может быть, это были декорации другого фильма. Ходили в Старый Крым, чтобы оставить памятную ленточку на могиле Александра Грина. Если была плохая погода, дождь, – собирались у кого-то дома и танцевали. Самыми интересными были прогулки через перевал Кара-Дага. Тогда этот потухший вулкан не охранялся. Заповедной зоной его сделали много позже.
Мы идем к перевалу и тайными тропами спускаемся по опасным сыпучим кручам к морю. По пути встречаем геологов-браконьеров. Те ищут сердоликовые прожилки в камне и кирками выбивают полудрагоценные камни. Спуск к морю – очень крутой. В конце пути оказываемся на уединенном пляже. Справа и слева – отвесные скалы, уходящие в глубину моря. Здесь нам никто не мешает. В море, недалеко от берега, – скала «Золотые ворота» с огромным сквозным проходом. Экскурсионные корабли проходят мимо нашего пляжа, некоторые – через ворота. Как это пошло – провозить экскурсионную группу через «Золотые ворота»! Не понимают, бедные люди, что это не просто большой камень с дыркой. Это ворота к счастью. Я вплавь приближаюсь к воротам, осторожно и трепетно проплываю под ними, возвращаюсь назад. Мое сердце открыто новой жизни. К вечеру солнце заходит за Кара-Даг, становится холодно. Собираем вещи, укладываем их на надувные матрасы. Туда же – девушек, которые неважно плавают. И вдоль отвесной стены – к поселку. С удовольствием возвращаемся мы обратно в поселок, день прошел удачно.
В Планерском было интересно. Вечером сидели у моря на «веранде», специальном деревянном помосте с навесом. Пили дешевое бочковое вино, пели песни, что-то рассказывали друг другу, о чем-то говорили. Не там ли Женя Клячкин написал свою песню «Я был мальчишка маленький и темноту любил»?
Несколько лет подряд мы отдыхали в Планерском вместе с актерами киевской труппы пантомимы. Молодые, красивые парни и девушки. Их руководитель – Витя Мишнев, лет, наверное, тридцати с небольшим. Обаятельный, талантливый, в чем-то наивный. Мы подружились, ребята приезжали ко мне в гости в Ленинград. Потом с Витей что-то случилось. Что-то пошло не так. Упадок, депрессия. Так бывает, когда люди долгое время пытаются прыгнуть выше головы. Очень уж хотелось ему стать гением пантомимы, открыть человечеству философские бездны бытия. Влюбился в Ленинграде в даму полусвета. Та принимала знаки внимания, высококачественно переживала, любила по всем правилам мелодрамы и всегда оставалась банальной, как и во многом другом. Они ездили друг к другу. Потом неожиданно оба пропали. Больше я их не видел. Виктора пытался разыскать в Киеве, родственники сказали – съехал с адреса. Куда – неизвестно. Что случилось – не знаю. Очень жаль. Он был заряжен на большее.
Планерское – модное место. И молодежь здесь бывала разная. Приезжали снобливые, развязные мальчишки семнадцати-восемнадцати лет. Дети номенклатурных работников. Много пили. Время проводили в постелях со своими более зрелыми подружками. Это были шикарные девчонки не самых высоких правил. Но вели себя в Планерском идеально. Не давали повода усомниться в их привязанности к своим мальчикам из правильных семей.
Приезжала киевская шпана. Аккуратные, вежливые ребята. У них были конфликты с местными. Когда выходили поваляться на «веранду», вытаскивали огромные ножи и втыкали их в деревянный настил рядом с собой. На всякий случай. Чтобы нежданный прохожий не сомневался в серьезности их намерений. В остальном они мало отличались от нас. Держались дружелюбно, миролюбиво. С наступлением темноты развлекались с «телками» в полосе прибоя. По обоюдному согласию, конечно. Отдыхали, как умели. Однажды навещали меня в Ленинграде. Все было очень пристойно, почти интеллигентно. Вот такая необычная шпана.
Познакомились с местной достопримечательностью Мишей Ляховым. Симпатичный бородатый блондин с цветастой банданой на голове. Известный скульптор и художник, Миша был одержим идеей создания махолета. Летательный аппарат он построил. И не один. Конструировал у себя дома, в Тушино под Москвой. А весной обычно уезжал в «страну голубых гор», в Коктебель, чтобы испытывать новые неуклюжие сооружения. Он показал нам свою последнюю модель махолета – «Дедал», вдрызг разбитую при испытаниях. «Вот оттуда прыгал, – сказал он и навел палец на остроконечную вершину Сюрю-Кая. – Разбился при приземлении». Ничего себе! Затащить такую бандуру на вершину. А потом спрыгнуть с огромной высоты. Сам-то как цел остался? «Заказал детали. Отремонтирую и снова полечу». Он долго рассказывал о своем аппарате. Говорил горячо, убежденно. Возражений не принимал. Мнение свое он выстрадал, посвятив махолетам около 20 лет жизни. Построил более десятка моделей. «В том, что у человека появятся машущие крылья, я абсолютно уверен». Говорил, что назначена премия за перелет пролива Ла-Манш на аппарате с мускульной тягой. Я был с другом Юрой Сергеевым. Мы говорили о том, что это интересная проблема и что, по нашему мнению, человек сможет полететь, используя мускульную силу рук и ног. Миша попросил нас обоих повернуться в профиль. «У вас одинаковый профиль. Он характеризует вас как людей, способных решать огромные задачи. Займитесь проблемой махолета на мускульной тяге. Вы перелетите Ла-Манш». Странный человек. Только странный человек способен продвигать прорывные идеи. Впоследствии мы узнали, что Михаил Григорьевич Ляхов погиб при испытании своей четырнадцатой модели.
Ознакомительная версия.
