Слева, в нескольких километрах, начиналось море. За крутым срезом берега лежал припай. А дальше чернела вода.
Впереди и позади лежала тундра. До стойбища пешего хода суток пять. А к бухте Моржовой, куда ушел караван, будет все десять-двенадцать. Подумать страшно. Разве под силу дойти туда одному, по зиме, без харчей, без запасной одежды?
Осознав, что всё кончено, что отворковался Воркун, Сергей бессильно опустил плечи, всё стало безразличным. Никто и ничто ему уже не поможет. Сгинет он в этих снегах.
Но мало ли отличных ребят потерял он на долгом и страшном пути от Волги до Тихого океана? А теперь, стало быть, пришел его черед. Ни могилы, ни красной звездочки на ней не будет. И залп прощальный не заставит небо вздрогнуть. Его кости растащит зверье.
И не то обидно, что, видать, на роду написано умереть далеко от дома, на другом краю земли. А то, что загинет он, не выполнив своей задачи. И заморская шхуна беспрепятственно, за бесценок скупит шкуры котиков, самые дорогие в мире, в которых станут щеголять заморские красавицы.
А он не смог помешать такому торгу.
Душа его стенала, ныла.
Эх, если бы эти чертовы северные лайки не были такими безответными, как и их хозяева! Если бы могли подать голос, ощетиниться, не подпустить чужаков… Но северные псы были рождены для зимних тяжелых дорог, для работы с утра до ночи. И иного не ведали. Это их деревенские сородичи своей брехней, отпугивающей чужих, зарабатывают и кость и конуру при доме.
А их хозяева не лучше. Безответные, безропотные. Будут с голода пухнуть, голоса не возвысят. Ведь у них такой обычай: в голодную зиму старик отец просит старшего сына задавить его, чтоб едоком меньше стало, чтоб дети могли выжить. Как дико устроен мир…
IIЗабитые, безропотные, не понимающие, как жестоко их эксплуатируют. Все поголовно должны какому-то Инылу. Тот, хитрец, скрывался в тундре от белых и от красных. Но связь имел надежную. Ведь когда на траверзе стойбища появилась шхуна, он узнал о её приходе, принял некий тайный сигнал, собрал караван под носом у ничего не подозревающего горе-уполномоченного, который, как павлин, распускал хвост, живописуя, какая прекрасная власть пришла в эти края. Он дул с охотниками чай, курил целыми днями, — в его яранге был словно клуб, мужчины пропадали у него с утра до ночи.
А Иныл в это время собрал караван, выбрав лучших собак для упряжек, взял необходимых ему охотников да и отбыл. Их считали счастливцами. Иныл каждому дал по полтуши оленя. Семьи будут сытыми. Да и самим перепадет от хозяина…
Но, увидев этих троих в своей яранге среди ежедневно собиравшихся, Сергей смекнул, что за его спиной что-то происходит.
Мало-помалу он вытянул из них про караван и предложил всем вместе кинуться вдогонку, чтобы отнять пушнину, которая по праву принадлежала им. Они её добыли. А она пошла в уплату долга. Но долг был лишь частично погашен. И, вернувшись, хозяин будет давать огневые припасы, продукты и товары уже под новый долг. И так год от года.
— Да кто это всё устроил? — горячился Воркунов. — Советская власть не признает старых долгов. Баста. Отъездились на нашей шее. А значит, и на вашей. Вы теперь совсем в другом государстве живете, по другим законам.
Но охотники вежливо посмеивались, кивали согласно головами, однако в погоню не собирались. И добровольно никто не привел собак для упряжки. Берешь силой — бери. Твое право, коли ты объявил себя властью. Охотники не сопротивлялись. Отдавали собачек, каких он только хотел. Но тем самым они подстраховывали себя. Приедет Иныл, а они чисты перед ним, они красного не снаряжали. Он сам отнял, что ему было нужно.
Ну что ж, предпочитаете, чтоб силой — взял силой. Десять собак. Лучших из тех, что оставались после белых, красных и Иныла. Спросил у охотников: сколько взять корма? По рыбине на пса в сутки. Кормить лишь на ночлеге. Иначе не повезут. Так уж обучены: после еды — законный отдых.
Выбрал нарту покрепче. Принайтовил груз. И спустя сутки после ухода каравана началась погоня. Воркунов должен был отыгрывать минуты, часы, чтобы настичь беглецов. Он уже не рассчитывал на справедливый торг. Он хотел поворотить караван в Петропавловск. И там получить за пушнину провиант и припасы для весенней охоты.
И пусть тогда купец на заморской шхуне кружит возле стойбища, как кот вокруг горячей каши, пока не догадается, что ему тут на этот раз не удастся поживиться,
Было ветрено и морозно. Над головами собак поднимались частые облачка пара. Сергей, сидя на нарте, отворачивал лицо от пронзительного свежака. Закурил, пряча цигарку в ладонях.
Солнце заливало белый простор так, что было больно глазам. Синели на белом снегу следы нарт каравана, как узенькие рельсы, впаянные в наст.
Собачки бежали легко. Обнаружив следы каравана, они двинулись прямо по ним. И можно было не заботиться о том, правильно ли он идет.
Сергей сидел, прикрывшись от ветра меховой полстью. Время от времени покрикивал на собачек, чтоб они прибавили хода. Да крутил над головой для острастки остол — увесистую палку с острым концом, которой тормозят нарту.
И не надо было считать, сколько прошла упряжка, не пора ли дать собакам отдых. Он делал так, как ехавшие впереди. А они своё дело знали.
Через несколько часов упряжка вдруг прибавила прыти. Сергей насторожился, стал притормаживать. Но собак было не удержать. Они подлетели к черневшему кострищу и, как по команде, легли. Воркунов соскочил с нарты, потрогал золу. Она была давно остывшей. Конечно, это первая чаевка, на скорую руку, скорей всего чтобы дать собачкам небольшой роздых. А потом они втянутся. И перегоны станут длиннее. Но как далеко ушел караван?
Он не стал разводить огня. Посидел, покурив, поднял собак. Вожак, широкогрудый пес с умными глазами, с явной неохотой занял свое место
«Ладно, бродяга, не серчай, нам нагонять нужно, — потрепал его по загривку Сергей. — Вот нагоним, тогда и чаевать по-людски будем…»
Он взмахнул остолом:
— Пошел, пошел… — и сам пробежал, подталкивая нарту, помогая собачкам набрать ход.
Он не стал чаевничать и на следующей остановке. Лишь на третьей, когда солнце покатилось на закат, развел костер, вскипятил чаю, а потом накрошил туда рыбы. И вскоре от костра пошел такой дух, что сил не было терпеть, пока доварится рыба. Горячо сыро не бывает.
И снова началась дорога. Снова ударил ветер в лицо. И приходилось почаще прикрикивать на притомившихся собак.
Смеркалось быстро. От горной цепи, тянувшейся слева, пролегли резкие, сочные тени.
Вспыхнули первые звезды. Собачки опять прибавили, влетели в низинку и улеглись возле потухшего костра на берегу какой-то замерзшей речушки.
