– Со своей стороны, вы тоже относились ко мне дружески и доверяли мне. Почему же при этой встрече вы не смотрите на меня как на Друга? Почему вы мне больше не доверяете?
Лавальер ничего не ответила.
– Я думал, что вы меня любите, – продолжил Рауль, и голос его задрожал. – Я думал, что вы разделяете со мной мечты о счастье, которым мы предавались, гуляя вместе по аллеям Кур-Шеверни и под тополями дороги в Блуа. Вы не отвечаете, Луиза?
Он на мгновение замолк.
– Может быть, – спросил Рауль с дрожью в голосе, – вы меня больше не любите?
– Я этого не говорю, – тихо сказала Луиза.
– О, ответьте мне, прошу вас. Вы моя единственная надежда. Я полюбил вас, такую тихую и скромную. Не позволяйте ослепить себя, Луиза. Тетерь вы будете жить при дворе, где все чистое портится, все новое старится…
Луиза, будьте глухи, чтобы не слышать того, что говорится вокруг; закройте глаза, чтобы не видеть дурных примеров. Сомкните уста, чтобы не вдыхать растлевающего воздуха. Луиза, скажите мне без отговорок, могу ли я верить тому, что говорила Монтале? Луиза, скажите, правда ли, – вы приехали в Париж потому, что меня не было в Блуа?
Лавальер покраснела и закрыла лицо руками.
– Да? Это правда? – вскричал взволнованный Рауль. – Вы приехали из-за этого? О, я вас люблю так, как еще никого не любил. Благодарю вас, Луиза, за преданность; но мне необходимо принять меры, чтобы защитить вас от возможных оскорблений, предохранить от малейшего пятна. Луизу фрейлина при дворе молодой герцогини, при теперешних легкомысленных нравах и непостоянных увлечениях, подвергается унизительным ухаживаниям и ни у кого не находит защиты. Эта обстановка не для вас. Чтобы внушить к себе уважение, вам надо выйти замуж.
– Замуж?
– Да. Вот мое рука. Луиза, вложите в нее вашу.
– Боже мой! Но что скажет ваш отец?
– Мой отец предоставил мне свободу.
– Но все-таки…
– Я понимаю ваши сомнения, Луиза. Я посоветуюсь с отцом.
– О Рауль, подумайте, погодите…
– Ждать невозможно, а раздумывать, Луиза, раздумывать, когда дело касается вас, – это кощунство! Вашу руку, дорогая Луиза. Я располагаю собой, мой отец даст согласие, обещаю вам это. Вашу руку, не заставляйте меня страдать. Ответьте одно слово, единственное, или я подумаю, что после первого же шага во дворце вы совершенно изменились. Одно дуновение милости, одна улыбка королев, один взгляд короля…
Едва Рауль произнес последнее слово, Луиза смертельно побледнела.
Быть может, ее испугало волнение молодого человека?
Движением быстрым, как мысль, она вложила обе руки в руки Рауля и выбежала, не сказав больше ни слова, ни разу не оглянувшись. От прикосновения ее пальцев дрожь прошла по всему телу Рауля. Это движение он принял за торжественную клятву, которую любовь вырвала у девичьей застенчивости.
Рауль вышел из Пале-Рояля с намерениями, исполнение которых не допускало никакого отлагательства.
Во дворе он сел на лошадь и выехал на дорогу в Блуа, между тем как во дворце, к большой радости придворных и к великому огорчению де Гиша и Бекингэма, заканчивалось торжество бракосочетания герцога Орлеанского и английской принцессы.
Рауль спешил. Через восемнадцать часов он был в Блуа. По дороге он придумывал самые убедительные доводы. Лихорадка тоже неопровержимый довод, а у Рауля была лихорадка.
Атос сидел в своем кабинете и писал мемуары, когда Гримо ввел к нему Рауля. С первого взгляда проницательный граф увидел в поведении сына что-то необычное.
– Должно быть, ты приехал по важному делу? – сказал он Раулю и, обняв его, знаком предложил сесть.
– Да, – ответил молодой человек, – и я умоляю выслушать меня с тем благосклонным вниманием, в котором вы мне никогда не отказывали.
– Говори, Рауль.
– Расскажу вам все прямо, без предисловий, недостойных такого человека, как вы. Луиза де Лавальер в Париже, она фрейлина принцессы. Я хорошо проверил свои чувства. Я люблю Луизу де Лавальер больше всего на свете и не хочу оставлять ее в таком месте, где ее репутация и добродетель могут подвергнуться опасности. Поэтому я хочу на ней жениться и приехал просить у вас согласия на этот брак.
Атос выслушал это признание молча, ничем не выдавая своей тревоги.
Рауль начал свою речь, стараясь казаться спокойным, а закончил с явным волнением.
Атос устремил на Бражелона глубокий взгляд, затуманенный грустью.
– Ты хорошо подумал? – спросил он.
– Да, сударь.
– Мне кажется, я уже высказал тебе свое мнение об этом союзе.
– Я помню, графу – тихо произнес Рауль. – Но вы говорили, что, если я буду настаивать…
– И ты настаиваешь?
Бражелон почти неслышно ответил:
– Да.
– Должно быть, – продолжал Атос, – твоя страсть очень сильна, если, несмотря на мое нежелание, ты по-прежнему стремишься к этому браку.
Рауль провел по лбу дрожащей рукой, отирая выступившие капли пота.
Атос посмотрел на него, и в глубине его души зашевелилось сострадание. Он встал.
– Хорошо, – начал он, – мои личные чувства ничего не значат, когда дело касается твоего сердца. Ты нуждаешься во мне: я твой. Итак, ответь, чего ты хочешь от меня.
– О, вашей снисходительности, прежде всего вашей снисходительности! сказал Рауль, беря его за руки.
– Ты ошибаешься относительно моего чувства к тебе, Рауль: в моем сердце живет большее, нежели снисходительность, – заметил граф.
Рауль, как самый нежный влюбленный, поцеловал руку, которую он держал.
– Ну, – продолжал Атос, – скажи, Рауль, что нужно сделать? Я готов.
– О, ничего, граф, ничего, но было бы хорошо, если бы вы потрудились написать королю и попросить у его величества разрешения на мой брак с мадемуазель де Лавальер.
– Хорошо. Это правильная мысль, Рауль. Действительно, после меня, или, вернее, прежде меня, у тебя есть другой господин: этот господин король. Ты хочешь пройти через двойное испытание; это честно.
– О, граф!
– Я тотчас же исполню твою просьбу, Рауль.
Граф подошел к окну и позвал:
– Гримо!
Гримо выглянул из-за огромного куста жасмина, который он подрезал.
– Лошадей! – крикнул граф.
– Что значит это приказание, граф? – спросил Рауль.
– То, что часа через два мы едем.
– Куда?
– В Париж.
– В Париж! Вы едете в Париж?
– Разве король не в Париже?
– Конечно, в Париже.
– Так, значит, нам нужно ехать туда. Ты, кажется, потерял голову?
– Но, граф, – сказал Рауль, почти испуганный уступчивостью отца, – я не прошу вас так себя утруждать. Простое письмо…
– Рауль, ты ошибаешься, боясь затруднить меня. Простой дворянин, как я, не может писать королю: это неприлично. Я хочу и должен лично поговорить с его величеством. Я это сделаю. Мы поедем вместе, Рауль.
– О, как вы добры!
– А как, по-твоему, относится к тебе король?
– Превосходно.
– Из чего ты заключил это?
– Господин д'Артаньян представил ему меня после стычки на Гревской площади, где я имел счастье обнажить шпагу за его величество. У меня есть все основания думать, что король расположен ко мне.
– Тем лучше.
– Но умоляю вас, – продолжал Рауль, – не будьте со мной так серьезны, так сдержанны; не заставляйте меня сожалеть о том, что я поддался чувству, которое во мне сильнее всего.
– Ты второй раз говоришь об этом Рауль; это лишнее. Ты просил формального согласия; я его дал. Не будем больше возвращаться к этой теме.
Пойдем, я покажу тебе наши новые посадки, посмотрим одну грядку.
Рауль знал, что, когда граф выражал свою волю, возражения были неуместны. Опустив голову, он прошел за отцом в сад. Атос стал не спеша показывать ему новые прививки, молодые побеги, посадки деревьев. Это спокойствие приводило Рауля в уныние. Любовь, наполнявшая его сердце, казалась ему такой огромной, что могла бы охватить всю вселенную. Почему же сердце Атоса оставалось закрытым для нее?
И вдруг, собравшись с духом, Бражелон воскликнул:
– Граф, не может быть, чтобы вы без всякой причины отталкивали Луизу де Лавальер, такую добрую, кроткую, такую чистую! Ваш глубокий ум должен был бы по достоинству оценить ее. Во имя неба, скажите, не существует ли между вами и ее семьей какой-нибудь тайной вражды, наследственной ненависти?
– Посмотри, Рауль, на эту чудесную грядку ландышей, – остановился Атос, – посмотри, как им полезна тень и влажность, в особенности тень листьев кленов, между зубцами которых проистекает тепло, но не лучи солнца.
Рауль закусил губу; потом, чувствуя, что кровь приливает к вискам, сказал:
– Граф, умоляю вас, объяснитесь: не забывайте, что ваш сын – мужчина.
– Тогда, – сурово выпрямился Атос, – тогда докажи мне, что ты мужчина. Ты не доказал, что ты послушный сын. Я просил тебя дождаться блестящего союза. Я нашел бы тебе жену из семьи, стоящей на самых высоких ступенях знатности и богатства. Я хотел, чтобы ты сиял двойным блеском, который придают слава и богатство. Ты из благородного рода!
