— Он потерял время, далеко не уйдет! — успокаивал Чимид. — Теперь главное, чтоб не повернул обратно, заметив цириков Ганбата.
Переждав ливень, они все же двинулись берегом Булугуна дальше на юг. Заснеженный массив четырехтысячника Мунх-Хаирхана остался позади. Государственная граница находилась совсем рядом, за хребтами. И все-таки мятежники не могли оторваться от реки, которая должна была вывести на равнину, в пустыню Гоби.
Наступал ответственный момент: не упустить мятежников за границу!.. Успел ли отряд Ганбата оцепить местность в районе Джунгарской Гоби, где река Булугун круто поворачивает на запад? Озеро Цоох-нор, гора Мэргэн, а дальше — выжженная солнцем Цонжийн Гоби…
Отряд Чимида буквально наступал на пятки мятежникам. Но они даже не отстреливались — торопились перейти границу, пробиться к реке Урунгу, которая текла уже в Синьцзяне…
Но вот со стороны границы донеслись пулеметные очереди. Чимид широко улыбнулся.
— Ганбат! Как у вас говорят: кот в мешке! Камышовый кот попал в мешок.
— Ну, если говорят: кот в мешке, — это вовсе не значит, будто кота загнали в мешок. Кот в мешке — значит полная неизвестность.
— У нас считается, будто кот связан со злыми духами.
«Камышовый кот» отчаянно отбивался. Казалось бы, отряд мятежников окружен плотным кольцом красных цириков, сопротивление бесполезно, а Эрэгдэн-Дагва и не думал выбрасывать белый флаг.
Наступила ночь, и стрельба с той и с другой стороны прекратилась.
Забрезжил бирюзовый рассвет, а мятежники не подавали признаков жизни. Прочесали местность — мятежники исчезли. Все до одного.
Чимид и Ганбат были крайне озадачены.
— Да куда же они могли деваться? Сквозь землю провалились, что ли?!
Из кольца вырваться не могли. Граница бдительно охранялась.
Группа Чимида, выйдя из гор, очутилась на обширной равнине, где трава росла пучками. Потоки желтого света яростно разливались вокруг. Кони шагали по равнинам, покрытым черным щебнистым панцирем. Гоби… Переход от речной долины, полной зелени, зарослей тамариска и тростника, цветов, птичьих криков, кристального звона воды, к выжженной пустыне был словно бы внезапным. Несмотря на ранний час, всех обдало жаром, будто кони ступили на раскаленный противень. Вдали показалось небольшое стадо двугорбых верблюдов. Завидев всадников, верблюды бросились бежать с невероятной прытью, и скоро жар безводного пространства поглотил их.
— Это дикие верблюды! — пояснил Чимид.
— Одичавшие?
— Нет. Особая порода. Хаптагаи… Если посчастливится, увидим тахи. У вас ее называют лошадью Пржевальского. Эти звери водятся только в этом углу Гоби…
На юге и на востоке засверкало, заискрилось нечто белое, огромное и безбрежное, как море. Ветерок сделался соленым.
Чимид велел отряду остановиться.
— Вот куда улизнул Эрэгдэн-Дагва! — воскликнул он. — Солончаки непроходимы. И только опытные проводники знают, как пробраться вглубь. У мятежников есть проводники.
Он задумался. Написал записку Ганбату, вернувшемуся к своим войскам. Сказал связному:
— Живой или мертвый, должен доскакать до границы, передать Ганбату! А мы выступаем к Байтаг-Богдо…
Оставив заслон и разъезды возле солончаков, отряд пошел строго на юг, к горе Байтаг-Богдо. По предположениям Чимида, именно к этой пустынной горе, поднимающейся на три тысячи метров, должны прорываться мятежники. Байтаг-Богдо возвышается на самой границе с Синьцзяном.
К горе Байтаг-Богдо подходили ночью. И не без оснований. Высланные вперед разведчики обнаружили: южные склоны горы заняты бандами синьцзянских генералов, а возможно, самого генерала Ма. Здесь готовились оказать поддержку мятежникам. Обстановка сразу крайне обострилась.
— В бой с ними мы вступить не можем, — сказал Чимид. — И не только потому, что они перешли границу. У них, судя по всему, многократное превосходство в силах. И в то же время они могут спровоцировать нас на драку. Как быть?..
— Да тут все просто, — отозвался Щетинкин. — Наша главная задача — не пропустить мятежников за государственную границу, а не война с синьцзянскими генералами. Надо вернуться к солончакам. Правда, негде укрыться от жары, но что поделаешь? Как говорит моя Васена, перетерпим. А тут нужно оставить сильные заслоны, ну и вести беспрерывную разведку…
Начались томительные, знойные дни возле солончаков, напоминающих взбитую белоснежную пену. Слепящее сияние складывалось в причудливые миражи: огромное озеро и кораблики на нем, зеленые рощи, непонятные здания на далеком берегу. Все знали: от зеленых оазисов, от реки отошли на добрую сотню километров. Но слишком уж реальными были эти миражи. Неожиданно миражи гасли, и перед глазами снова тянулась белоснежная пелена, поросшая кое-где воробьиной солянкой и баглуром. Стебли сухой солянки напоминали паучьи ноги.
Почему мятежники ни днем ни ночью не выходят из солончаков, скрываются где-то там, в камышах, в котловинах, в мелкосопочнике? Да и заходили ли они сюда? Может быть, подались на север, обманув бдительность цириков?
Чимид послал в глубь солончаков опытных разведчиков с проводником из дружинников.
Но кто мог отыскать в соленой пустыне поредевший отряд Эрэгдэн-Дагвы? Пухлые солончаки поглотили следы. Внутри соленого ада встречались заросли камыша, очень высокого, в них легко мог укрыться всадник, кустики караганы.
…Когда ветер усилился, дышать стало нечем. Вроде бы ничто не предвещало урагана, но окрестности мгновенно заволокло мутно-белесой мглой. Вокруг крутились соленые смерчи, окутывая и людей и лошадей плотным облаком. Лучше всего было бы лежать, прикрыв лицо фуражкой, но нужно наблюдать за местностью: враг может воспользоваться непогодой… А белесые смерчи продолжали свою пляску, теперь весь воздух был насыщен мелкой солью. Соль лежала толстым слоем на щебнистой земле, попадала в глаза, в нос, в легкие. Свист ветра все усиливался, соляной ураган набирал силу. Щетинкин лежал на земле, подложив седло под голову. Скитания партизанского отряда по саянской зимней тайге сейчас представлялись чуть ли не увеселительной прогулкой. Тогда имелась возможность двигаться, действовать. Сейчас все — и люди, и лошади — были парализованы. Соль проникла в поры лица, оно невыносимо зудело, чесалось, слезились глаза. Где-то там вверху светило солнце, все такое же знойное, жгучее. Наверное, оно навсегда остановилось в зените, так как удушливая жара не спадала, день тянулся бесконечно… Крошечная тополиная рощица не давала ни тени, ни прохлады…
Все завершилось неожиданно, буднично, без выстрелов и атак. Рано утром семнадцатого августа к небольшой рощице Будун Харгайт, где разместился штаб Чимида, со стороны солончаков подъехал белый от соли всадник на заморенной белой лошади. Его можно было бы принять за призрак. Два ламы в островерхих шапочках держались за стремена. Они едва переставляли ноги.
