Новгородский смотрел в мерцающие тоской большие зеленоватые глаза долговязого человека в синем госпитальном халате и не чувствовал презрения. Он мог понять этого раненого, хотя сам никогда не был в танковой атаке. Гидрогеолог боялся повторения пережитого, но оставался честным человеком. Новгородский не мог презирать его, хотя к себе в группу не взял.
Разговор со Стародубцевым сначала удивил Новгородского. Он сам ненавидел фашизм, но никогда не думал, что эта ненависть может быть такой исступленной, всепоглощающей, какой она была у артиллерийского капитана.
— В военно-строительную организацию? В тыл? Не пойду. Дудки! — сразу заявил Стародубцев, едва его представили Новгородскому. — Мне тут делать нечего. Копыто, слава богу, зажило (он качнул раненой ногой), теперь назад. К своим пушечкам. Господа фрицы еще узнают Егора Стародубцева!
— А может быть, все же передумаете? — доброжелательно сказал Новгородский. — В тылу тоже очень много важных дел.
— Брось, капитан. Пустое говоришь! Мои счеты с фашистами еще не кончены.
— Счеты с ними можно сводить по-разному.
— Да что ты меня уговариваешь! — рассвирепел Стародубцев. — Сказал — и точка! Это чтобы я, Егор Стародубцев, в тыл подался... За кого ты меня принимаешь! Это после того, как я со своей батареей от Кишинева до Одессы фрицам задницу показывал? После такого позора? Не-ет! Я еще дождусь наступления. Я еще до Берлина доберусь. И, дай бог удачи, собственными руками этого иуду Гитлера придушу! Не-ет. К стволу привяжу. И ахну фугасным! Вот что я с ним сделаю!
Стародубцев со времени финской кампании служил в артиллерии. В нем чувствовался кадровый военный. Движения крепкого мускулистого тела и сильных рук были резки, четки. В могучем басе то и дело звучали властные нотки. Это был прирожденный солдат-командир, и он как нельзя лучше подходил для роли, которую сразу определил для него Новгородский.
— Вам все же придется подумать, — дружески сказал он. — Война идет везде, и везде нужны бойцы.
— Чего ты ко мне привязался! — огрызнулся Стародубцев. — Какой из меня сейчас геолог. Я солдат. Артиллерист. Мне фашистским гадам по большо-ому счету платить надо, а ты... У меня, брат, семья где-то в неметчине бедствует. Понял? Мне с тобой не по пути.
Новгородскому так и не удалось в тот раз уговорить злого, упрямого артиллериста. Стародубцев ушел, с треском захлопнув дверь.
Разговор с лейтенантом Огнищевым происходил в кабинете комиссара госпиталя. Молоденький лейтенант стеснялся и явно недоумевал, гадая, зачем он кому-то понадобился. У него еще не выработались военные привычки, и Новгородскому то и дело казалось, что перед ним сидит не лейтенант инженерных войск, а обычный школяр, ожидающий выволочки за очередную проказу, но какую, сам не знает.
У Огнищева было на редкость простодушное лицо. На нем будто сама природа устроила все так, чтобы подчеркнуть это простодушие. Румяный, круглолицый, с пухлыми девичьими губами, над которыми весело топорщился широкий, усыпанный веснушками курносый нос, Огнищев глядел на незнакомого капитана прозрачно-синими глазами, и недоумение так и лучилось с его круглой физиономии.
Новгородскому даже стало неловко, что он должен поручить этому мальчику-воину с ясными глазами сложное и рискованное задание. Но выбора не было. Огнищев был уроженцем Заречья, и такой удачи капитан упустить не мог. И притом внешность... Эта простецкая вывеска могла разоружить самого матерого шпиона. Новгородский с первого взгляда понял, что в руки ему попал бесценный клад. Вот к этой-то наружности да твердый характер!
Но характера у Огнищева, к великому огорчению капитана, никакого не оказалось. «Вывеска» воистину оказалась зеркалом души.
— Вы окончили Свердловский горный институт?
— Да, с грехом пополам...
— Почему же?
— Напортачил в дипломном проекте. Пришлось переделывать.
— Так. И когда кончили?
— Нынче летом.
— И успели на фронт?
— А как же... Все добровольцами, а я что — рыжий?
Новгородский посмотрел на белесые, с рыжинкой, вихры лейтенанта и с трудом подавил улыбку.
— Кем же вы служили?
— Командиром взвода в инженерно-строительном батальоне.
— Укрепления возводили?
— Да нет. Попросту драпали. На правах пехоты.
— Как так?
— А так. От Могилева до Брянска. Там нашему батальону и конец пришел.
— Что, был уничтожен?
— Да нет. Постепенно усох до полуроты. Потом расформировали.
— И куда вас направили?
— Кому я нужен... Толкнули в артиллерию. Дежурным при штабе полка болтался. Потом в артиллерийскую разведку сбежал.
— Зачем же?
— У них рации.
— Ну и что?
— Как что? Рации надо кому-то ремонтировать... Да и радистов не хватало.
«Никакого самолюбия», — огорченно подумал Новгородский.
— Вы разбираетесь в радиоаппаратуре?
— Немножко. До войны в радиоклубе занимался.
— Умеете работать ключом?
— А как же.
Новгородский ободрился. «Очень кстати».
— Где же вас ранило?
— Да уже под Ливнами, когда из брянского котла вырвались.
— И куда?
Огнищев сконфузился, ткнул пальцем в ягодицу. Новгородский только сейчас заметил, что лейтенант сидит на краешке стула.
— В самое бюрократическое место.
— Кость задета?
— Чуть-чуть. Ходить могу. Готов к выписке.
— Так. Что ж... Придется поработать в тылу.
— В тылу? — Лицо Огнищева озадаченно сморщилось. — Это почему же?
— Так ведь и в тылу кому-то воевать надо.
— Ага, — в голосе молодого человека зазвучала обида, — это что? Все после ранения едут снова на фронт, а Володька Огнищев не подходит. Так, что ли?
— Поймите, лейтенант, кому-то надо работать и здесь.
— В тылу! Не-е... — Огнищев, как капризный ребенок, замотал круглой головой. — Я в тыл не могу. Нет! Да как же я в тыл! — Лейтенант с изумлением воззрился на Новгородского. — Да ведь я, считай, ни одного фашиста не убил. Как же я в тыл?
— Что, и стрелять не приходилось? — удивился Новгородский.
— Пальбы хватало. Да только это все коллективный огонь. А вот так — чтобы собственными руками, чтобы точно... Не было.
— Все же придется остаться в тылу.
— Не-е... Не могу. Вот в следующий раз на поправку привезут, тогда — пожалуйста.
«И это говорит фронтовик. Человек, побывавший в окружении. Святая простота! Ребенок. Абсолютный ребенок! — окончательно огорчился Новгородский. — Это дитя все дело провалит». А вслух сказал сурово:
— Придется подчиниться, лейтенант.
— Что ж, прикажут — подчинюсь, — добродушно ухмыльнулся Огнищев. — Только ведь я все равно сбегу. И на что я вам нужен? Мало ли геологов. У меня и опыта никакого нет.
