Думала: вернется в последний раз к своим попрощаться. И предчувствие этого прощания тревожило ее. Словно в ней уже было два человека, и она слушала то одного, то другого. Случившееся являлось ей то как настоящее, подлинное прошлое, то как мечта, то как выдумка. Это мучило и заставляло долго вспоминать, что же было на самом-то деле.
Неужели не было того последнего вечера, когда она пришла к этим людям?.. Пришла и увидела женщину, что была ее матерью. Та приняла ее, и обласкала, и обняла, и долго беседовали они, а потом появилась сестра. Из окна виднелась река: над темной чистой лентой спокойной воды гибкие ветви ивы, черная ольха, за рекой взбегал косогор, и всюду — и в доме тоже воздух с легким запахом дыма и луговых трав.
Она бы вернулась в те места… если это не выдумка. Для нее настали дни раздумий: два человека, жившие в ней, не давали покоя. Потом один из них должен исчезнуть. А пока… пока спасение в мечте.
Эль пронес ее к западу, повернул на север. Внизу расстилался лесной океан, прочерченный светлыми нитками дорог.
Кажется, там… Она вела машину над самым лесом, чтобы узнать места. Просека, река, старая ольха. Здесь! Дома над берегом. Она посадила эль поодаль. Пошла пешком. Воздух темнел; набежала туча. Небо стало темно-лиловым. Вспыхнули молнии; они носились по всему горизонту. Вокруг простор, под берегом широкая лента свинцово-желтой воды. Она испугалась. Но шла, шла. У околицы очнулась: не узнала дома, поселка. Значит, выдумка?
Дождь хлестал по воде, по траве, по лужам. Она побрела к элю.
Значит, выдумка. Холодные капли падали на открытую шею, струи пробрались за воротник. Она забралась в эль, набросила накидку, уснула. А когда проснулась, долго не могла понять, где она и что с ней приключилось. Чужие дома, чужие люди… На нее с любопытством поглядывали. Она подняла эль в воздух, глянула на часы и ахнула: проспала она без малого двое суток. Сон был спокойным, мысли ее стали ясными. Она выдумала все про себя, вот итог всех размышлений.
Кто она? И второе «я» начало таять, умаляться, как свеча: от него оставалось меньше и меньше. Исчезал второй человек, живший в ней. И за его спиной яснее и отчетливее проглядывал другой. Имя его Аира.
Она сопротивлялась желанию поверить сразу: выдумка притягивала мысли как магнит. Эль ее шел на восток, потом свернул с прямой дороги, как будто тоже засомневался. Прыгнул в сторону, прошел над большой рекой от истока до самого устья и снова полетел на восток. Но дважды еще возвращался он, повстречав реку, похожую на ту, что не изгладилась еще из памяти.
Она вернулась на Берег Солнца.
* * *
И на другой же день вылетела к реке. Аира знала теперь, что найдет браслет. Когда-то он мешал, теперь был нужнее всего. У нее не было ни крошечных компьютеров, этих памятливых собеседников, ни похожих на броши и кулоны полупроводниковых стекляшек — аппаратов видеосвязи, браслет заменял ей это и многое другое, чему не подыскать пока слов на нашем языке. Его нельзя было потерять навсегда. В его зеленых нитях всегда найдется немного тепла и лучей, чтобы дать знать о себе. Стоит только захотеть его найти. Не каждому это дано. Я не смог бы разыскать его, и никто из моих знакомых — тоже. Только она, Аира…
Но первый день прошел попусту, видно, не там искала. В сиреневых сумерках пробиралась к элю в густых зарослях папоротника. Услышала плеск, шелест, кто-то чихнул и фыркнул, как маленькая лошадь: барсук! Полосатый зверь, не таясь, пыхтел и барахтался у берега. Выскочила из воды лягушка прямо ему в пасть. Аира вспугнула его. Он насторожился, поднял круглый свиной пятачок и неторопливо удалился. Она вернулась домой, и чудились ей осторожные шаги под окном светлой майской ночью и шум молодой листвы.
Утром Аира вернулась к сухому, со сломанной вершиной ильму. Отсюда она улетала накануне вечером. И снова поиск. У подножия ильма зеленела поросль черемухи. Ее взгляд машинально скользнул по сушине — дерево ильма казалось настоящим гигантом. На высоте десяти метров от земли чернеет дупло, и там, в темноте, пищат птенцы филина. В просвете между ветками черемух видны норы — жилище семьи барсуков. Слева шумит, гуляет река… Вечер. Утро. Новый день…
Аира поворачивает к берегу и идет у самой воды. У нее теперь быстрая сильная походка, она будто летает, и угнаться за ней нелегко.
Над головой ее пролетел пестрый, яркий широкорот — птица с красным клювом и морковного цвета лапами, сине-зеленым оперением, отливающими металлом сильными крыльями. Аира удивленно следила за ним: широкорот перелетел реку, вернулся и сделал над ней круг. Пестрая франтоватая птица, быть может, впервые видела здесь человека. И человек удивлялся не меньше живой диковине. Впереди, в кедраче, возбужденно ухали филины, которых Аира вспугнула у гнезда.
В полдень она вдруг вспомнила свое прежнее имя: Ирина. Удивительно отчетливо всплыл в памяти и тот день и час, когда стояла она на мосту с браслетом. Она думала, браслет унесло вниз течением. Она искала его не там. Вспомнила, узнала мост, и это стало своего рода новым сигналом к поиску. Возникло видение: женщина с браслетом. Здесь, здесь… Аира взбежала на мост. Внизу несся холодный поток. Она разделась, помедлила. Поджав ноги, легко прыгнула вниз. Над самой водой вытянула руки, положила на них голову и, как будто продолжая полет, унеслась с быстрой глубокой струей.
Аира нырнула, достала дно пальцами, перевернула несколько камней валуны отнесло вниз, как только она лишила их опоры. Выплыла на берег, растерянно высыпав на землю горсть мелких камней. Браслета не было. Она согрелась под солнцем. Вошла снова в воду, поплыла вниз по течению, ныряла, в глубоком страшном омуте встретила зубастого тайменя, достала овальную перловицу, но жемчужины внутри не нашла. Она еще не улавливала излучение, которое шло от браслета. Но он был здесь, она это знала. Она вернулась почти к самому мосту, снова бросилась в воду и стала искать у другого берега. И почувствовала, что ладони стали как будто теплыми. Как в детской игре, теперь было то тепло, то холодно. И вдруг — горячо! Второй сигнал. Здесь! Она нырнула в последний раз, разгребла мелкие камни, укрывшие выбоину в гранитной подводной скале, и достала то, что искала. Браслет.
Лицо ее преображалось, явственнее проступали новые черты. Она не спеша взошла на мост, оделась и смотрела, как бьется внизу голубая холодная вода, через которую едва просвечивают светлые камни… Больше не было Ирины Стекловой, даже внешне не осталось в ней ничего, что помогло узнать бы в ней знакомую. Может быть, только пристальный взгляд выхватил бы откуда-то из глубины ее почти неуловимое сходство с Ириной. Так едва-едва проступают камни на дне потока, что бежит до сих пор под тем самым мостом.
