Ознакомительная версия.
В этом месте я посчитала нужным вмешаться.
— Вообще-то мои родители еще живы, — сказала я. Причем я тут же поняла, что это неправда, потому как они оба еще даже не родились. Когда я думала об этом, мне пришлось сглатывать слёзы. Мне нельзя было даже начинать вдумываться в это. — Но они очень, очень далеко. Поэтому у меня сейчас нет настоящего дома. Я абсолютно неприхотливая. Например, что касается завтрака или прочих вещей..., — устало завершила я.
— Так заходи же, бедняжка! — Она шире открыла дверь и отошла в сторону, чтобы пропустить меня.
— Я приду в девять, — сказал Филипп.
— Или возможно чуть раньше, — вставила я.
— У тебя не найдется ночника, который ты бы могла мне одолжить? — спросил он девушку.
Сесиль что-то пробормотала и исчезла за дверью, чтобы вскоре вернуться со вторым ночником, в виде маленького стеклянного фонаря, в котором горела масляная жидкость.
— Большое спасибо, — сказал Филипп. — Завтра я верну его тебе.
— Только не забудь. Он у меня последний.
— Не беспокойся, не забуду. Спокойной ночи, дамы. — Филипп вежливо поклонился и еще раз украдкой бросил взгляд на пышное декольте Сесиль, прежде чем обернуться, чтобы уйти.
У меня промелькнуло в голове, что они оба, вероятнее всего, еще застанут введение в эксплуатацию уличных фонарей. Я читала в Википедии, что Людовик Четырнадцатый в 1667 году распорядился ночью освещать улицы керосиновыми лампами. Но до тех пор, пока это не произошло, им придется обходиться собственными фонарями. Я им искренне сочувствовала. Если с детства нужно было всего лишь нажать выключатель, чтобы стало светло, то теперь начинаешь бояться ночной мглы.
— Следуй за мной, — сказала Сесиль. Она пошла впереди, а я споткнулась о порог, потому что свет от лампы не доставал до пола. — Осторожно, не споткнись о мои туфли, — сказала Сесиль, однако уже после того, как я грохнулась.
Я превозмогла себя.
— Ничего не случилось, — утверждала я, несмотря на то, что сильно ударила колено. Сесиль была тут ни при чем. За исключением того, что на деревянных полах кругом лежала куча вещей, по крайней мере, там, где я приземлилась.
Сесиль зажгла вторую свечу, поднеся ее к первой, и закрепила ее с помощью небольшого количества жидкого воска на столике так, чтобы я смогла разглядеть обстановку. Комната была низкой. Сесиль едва удавалось стоять прямо, да и я сама могла вытянутой рукой достать до брусьев на потолке.
Утопающая в подушках кровать занимала почти треть комнаты. У стены были нагромождены ящики, в углу стоял заваленный горшками, флаконами, шкатулками и косметикой столик. Перед ним стояла табуретка с мягкой обивкой. Дополняло обстановку большое зеркало, широкая настенная полка и складчатая ширма. На всех свободных поверхностях стен находились крючки, на которых висело громадное количество одежды. Прочее имущество Сесиль было также разбросано повсюду: туфли, сумочки, коробки для шляп, книги и стопки исписанной бумаги. Меня это тут же заинтересовало. Чтение и письмо, так же как и владение книгами, были не слишком распространены в прошлые века. Не было обязательного школьного обучения, а хороших учителей могли позволить себе только богатые люди. Я не ожидала увидеть в этой нищей обстановке книги и рукописи.
Сесиль пнула несколько скомканных листов, туфель и мышеловку (о Боже!) в сторону, взяла подушку и одеяло со своей кровати и положила их на пол.
— Здесь ты, малышка, можешь спать.
— Я только выгляжу маленькой. Это обманчиво. Мне уже скоро будет 19.
— Ах, неужели? — Сесиль собрала несколько разлетевшихся листков, села на кровать и посмотрела на меня. — Из какого ты города?
— Из Франкфурта. — К моему удивлению, я смогла это выговорить, видимо, у блокировки не было претензий к этой информации.
— Это немецкий город, не так ли?
Я нерешительно кивнула.
— Ох, бедняжка! Так ты прибыла из эпицентра войны!
Я посмотрела на нее слегка придурковатым взглядом, так как не имела никакого понятия, что она имела в виду. Немного поразмыслив, я догадалась, что она, должно быть, имела в виду тридцатилетнюю войну. Я смутно припоминала, что она разыгрывалась примерно в это время и оставила после себя ужасные разрушения, преимущественно в Германии.
— Да, к счастью, мне удалось вовремя спастись, — сказала я наобум.
Мой запоздавший ответ, кажется, вызвал у Сесиль недоверие. В ее следующем вопросе мне послышалась нотка сарказма.
— А как ты без обуви преодолела такой дальний путь, от Франкфурта до Парижа?
— Ну, сначала она у меня была, но потом, к сожалению, по дороге я ее потеряла.
— А кто так хорошо научил тебя нашему языку, Анна?
— Моя мама француженка, — заверила я ее. Чтобы ее как-то отвлечь, я спросила:
—А чем ты занимаешься?
Но это не помогло.
— Тебе нравится посещать театр? — спросила она, вместо того, чтоб ответить на мой вопрос.
— Конечно, — сказала я. И это не было ложью. Транслятор обычно переводил «кино» как «театр», а в кино я ходила постоянно. — Один-два раза в месяц определённо, — продолжила я. — Я это люблю!
— О, правда? Прекрасно! — глаза Сесили засияли. По-видимому, этим признанием я расположила ее к себе. — Я тоже его люблю! Точнее сказать, театр - это моя страсть и смысл всей моей жизни. Ведь я работаю в одном из театров.
И я задала вопрос, который она ожидала.
— Ты актриса?
— Да, — гордо ответила она. — К тому же еще и драматург. Я сочиняю собственные пьесы и ставлю их на сцене.
Это объясняло, почему здесь столько книг и бумаги.
— Это здорово! — восхищенно сказала я (точнее, я сказала «великолепно», что, вероятно, имело такое же значение).
— А какие пьесы сейчас смотрят в Германии? — спросила Сесиль. Ее усталость как ветром сдуло, она была в приподнятом настроении, как на вечеринке.
— В прошлом месяце я немного переборщила, тогда я посмотрела несколько пьес. Последней была «Петух в вине».
Собственно говоря, я слишком протяжно сказала последний звук, но переводчик - а может и запрет - помог мне произнести это на отличном французском.
Сесиль взглянула на меня с новым интересом.
— Кажется, в Германии культуре придают большое значение. Понравилась ли тебе эта пьеса? О чём шла речь? Была это трагедия или комедия?
— Скорее комедия, несмотря на то, что я явно видела и посмешнее. Речь идёт о драматурге, которому нужно писать пьесу и который вынужден присматривать за совершенно незнакомой ему молодой девушкой. Потом обоим приходится как-то уживаться, — собственно я сказала «сценарист» и «фильм», но каким-то образом всё равно получилось, как обычно.
Ознакомительная версия.
