Колбин, кончив дуть на пальцы, с удивлением уставился на девушку.
— Неужели это ты, Марина? — шагнул он к ней с протянутыми руками. — Здравствуй, дорогая. Ты просто помолодела…
— Вы ошиблись. Я не та, за которую вы меня принимаете, — холодно сказала она.
Из-за сопки вылетел вертолет и приземлился возле дома. Открылась кабина, и оттуда высунулось смеющееся лицо молодого человека.
— Хозяйка, грузи огурцы, — крикнул он и, увидев девушку, приветливо взмахнул рукой: — Цветок Камчатки, здравствуй!
— Я лечу с тобой, — тоном, не допускающим возражения, сказала девушка.
— Сделаем, — весело ответил летчик.
В вертолет втащили несколько корзин со свежими овощами, и девушка легко поднялась в машину.
Вертолет взревел, и не успели Данила и Колбин опомниться, как он скрылся за сопкой.
— Действительно, Цветок Камчатки, — сказал летчик самолета, на котором летели ученые. — Вы ее не узнали? Это ее портрет висит в домике у нашей хозяйки. Только на портрете она выглядит старше.
Колбин промолчал. Данила впервые видел его таким расстроенным.
Данила посмотрел на сопку, за которой скрылся вертолет. Сопка была круглая и голая, как бритая голова. Понизу ее стягивал зеленый воротник кедрового стланика. Чем ближе к подножию, тем гуще и плотней становился лес. Тайга простиралась до гряды дымчато-голубых сопок, и лишь вблизи дома была равнина, укрытая белым снегом. Дом стоял на хорошем месте. И человек, выстроивший его, теплицу, подсобные помещения, бесспорно обладал незаурядными инженерными способностями.
К концу дня снова прилетел вертолет; на этот раз за учеными.
Колбин поудобнее уселся в мягкое кресло и с удовольствием закурил. Приключение подходило к концу, и он не жалел об этом. Ему очень хотелось поскорее добраться до станции, чтобы можно было раздеться, лечь в постель и отдохнуть по-человечески.
— Вы женаты? — спросил он Данилу.
— Нет.
— Слава богу, и я нет. Значит, некому тревожиться из-за нашей задержки. Ну, я, пожалуй, вздремну немного. — Колбин откинулся на спинку кресла и вытянул ноги. — Разбудите меня, Данила Корнеевич, когда покажутся Лимры. Впрочем, вы, может, сами хотите поспать?
— Какой там сон, — махнул рукой Данила.
— Это потому, что вы еще слишком молоды, — снисходительно заметил Колбин. «Как странно, — думал он, глядя на Данилу, — хочет уйти из Академии. Вот чего бы я никогда не сделал на его месте…»
В Академию наук Евгений Николаевич попал лишь после того, как два года проработал на вулканологической станции. В тридцать два он стал кандидатом наук, — кто может желать лучшего? И сейчас он никак не мог понять своего спутника, упускающего такое счастье. С этими мыслями он заснул, а Данила протер запотевшее стекло и стал глядеть на залитую лунным светом долину и леса. Когда показались огни Лимры, он разбудил Колбина, и они вместе стали смотреть, как вырастают очертания домов. Вертолет пошел на снижение.
— Большой поселок, — сказал Колбин. — Последний раз я в Лимрах был восемнадцать лет назад. Тогда в поселке не было даже электрического освещения. Каганец и керосиновая лампа…
Пролетев над пустынными улицами, вертолет приземлился на окраине поселка, возле аккуратных белых коттеджей вулканологической станции. Как только дверцы машины открылись, подошел человек в унтах и черном полушубке.
— Я завхоз вулканологической станции. Мне приказано встретить и устроить вас. Вы не пострадали в пути?
— Нет. Как видите, все целы и невредимы, — ответил Колбин.
Летчик вертолета попрощался с учеными. Завхоз повел московских гостей в дом для приезжих. Данила устроился в небольшой комнате. Колбин занял лучший номер во второй половине коттеджа.
— Благодарю, — сказал он, окинув взглядом комнату с письменным столом и мягким диваном, — здесь можно работать.
— Вам больше ничего не нужно? — спросил завхоз.
— Нет.
— Тогда, как говорят: добро пожаловать в Лимры.
— Спасибо.
Завхоз вышел. Колбин открыл чемодан, бросил пижаму на спинку стула и расстегнул молнию на сумке с туалетными принадлежностями. Умывшись, он с удовольствием растянулся на кровати с белоснежными простынями.
Глава третья
ВУЛКАНЫ ПРОБУЖДАЮТСЯ
Вулканы! Вулканы!
Сколько вы таите в себе буйной силы и энергии. Две тысячи лет назад мореплаватели увидели, как на одном из островов в Тирренском море гора выбрасывает густые клубы дыма и раскаленные камни. Мореплаватели решили, что здесь ход в подземелье — в жилище бога огня Вулкана. С тех пор вы и получили свое название.
Вулканы!
Не вы ли много веков подряд поражаете воображение человека, возбуждая в нем страх и суеверие? Не вас ли в средние века считали местом вечного наказания великих грешников? Не Фудзияма ли является священной горой в Японии? Не о вас ли сложены мифы, легенды, истории?
Вулканы!
Сколько бед вы принесли человечеству! В семьдесят девятом году нашей эры вы уничтожили три античных города. В 1783 году засыпали пеплом и лавой лучшие луга Исландии, и пятая часть населения погибла от голода. В 1883 году в Индонезии взорвали остров Кракатау и подняли огромную морскую волну, которая уничтожила множество кораблей и прибрежных деревень на Яве и Суматре. А судьба цветущего города Сен-Пьера с тридцатитысячным населением на острове Мартинике? Он был сожжен пепловой тучей в течение нескольких минут.
Длинен список ваших жертв за многовековую историю человечества. Но придет время, и человек скажет: хватит вам бесноваться и разрушать, работайте на нас.
С давних времен люди пытаются разгадать тайну вулканов и заставить их служить человечеству. О них упоминают Гераклит, Платон, Аристотель. А римский ученый Плиний Старший первый вблизи наблюдал за дыханием вулкана и был удушен газами. Это было в семьдесят девятом году нашей эры. Плиний Младший подробно описал римскому историку Тациту обстоятельства героической гибели своего дяди. Письмо Плиния Младшего дошло до наших дней. Оно является первым в истории точным описанием вулканической вспышки.
Шли годы. В темные средние века инквизиция душила науку. Она говорила, что вулканы посланы самим богом.
Но в эпоху Возрождения вновь вспыхнул интерес к природе. В восемнадцатом веке многие натуралисты и геологи собирали материалы о вулканической деятельности во всех концах света. Начало изучению камчатских вулканов положил Крашенинников в 1737–1741 годах. «Огнедышущих гор на Камчатке три: Авачинская, Толбачинская и Камчатская, — писал он. — Тамошние казаки называют их Горелыми Сопками… Камчатская гора не токмо вышеписанных, но и всех, сколько там ни есть, гор выше… Дым из верху ея весьма густой идет беспрестанно, но огнем горит она в семь, в восемь, и в десять лет: а когда гореть начала, того не запомнят…»
