— Надо же было дать время скрыться тому, кто взял скипетр Хуан-ди!
После этих двух показаний он не раскрывал более рта, замкнувшись в самом решительном и ничем невозмутимом молчании.
В ожидании решения высшей власти чиновники предусмотрительно условились молчать о главной краже: тогда были еще слишком живы впечатления китайской экспедиции и публичного порицания как во Франции, так и за границей грабежа летнего дворца, а потому было бы неуместно, а может быть, даже и прямо опасно поднимать снова недавний вопрос о «национальной чести». И то некоторые журналисты уже доказывали, хотя и негромко, что кража в Лувре есть естественное следствие кражи, совершенной несколько месяцев назад в летнем дворце китайского императора.
Ввиду такого настроения общества в высших сферах не знали, что предпринять. Если не потушить дела, то ведь нужно будет предать виновных в руки общественного правосудия, а что из этого выйдет? Как помешать адвокатам рассматривать дело со всех сторон и открыть в нем некоторую связь с делом о китайском летнем дворце? И что будет, если вдруг виновные будут оправданы — в силу давления на суд общественного мнения?
Плодом этих соображений была заметка следующего содержания, появившаяся в некоторых газетах:
В луврском инциденте не оказалось ничего серьезного, кроме выстрела одного сумасшедшего, вообразившего себя в опасности от мнимых врагов. Что касается коронных сокровищ, то все они целы, и витрина, в которой они помещались, была разбита совершенно случайно неосторожным движением одного китайца, пораженного шумом и испугом публики при выстреле; чиновники же, распоряжавшиеся выставкой, просто ошиблись, увидев разбитое стекло, и приписали простую случайность, происшедшую от неловкости, покушению на кражу драгоценностей. Арестованные по недоразумению китайцы выпущены на свободу.
В действительности китайцы, как мы это знаем, не получили свободы, а напротив — очень скоро под большим секретом были отправлены в Новую Каледонию. Там они были отданы под наблюдение господина Прево-Лемера, который любым способом должен был возвратить французской короне похищенный ими «регент».
Мы видели, что генеральный прокурор в Нумеа после многих бесполезных попыток добиться чего-нибудь существенного от китайцев кончил тем, что обратился за помощью к парижской полиции.
Командированный ему на помощь Гроляр при первом же свидании с прокурором посоветовал ему дать китайцам возможность бежать, посвятив наперед в этот план кого-нибудь из их «товарищей». Этот последний должен был даже способствовать бегству и поставить китайцев перед необходимостью взять и его с собой, доказывая, что в противном случае ему после их бегства немыслимо будет оставаться в Нумеа.
— Когда первая половина этого плана будет выполнена, — сказал в заключение Гроляр, — вторую половину его я беру на себя. Я буду в переписке с этим товарищем-наблюдателем, и через него мне будет известно все, что станут делать бежавшие китайцы. Как только он напишет мне, что они уехали в Китай, я сам туда поеду и с помощью французского посланника стану отчасти открыто требовать возвращения похищенной драгоценности, угрожая в случае отказа новой войной с Францией; отчасти же прибегну к хитрости.
— Делайте как знаете, — отвечал ему генеральный прокурор, — но всеми силами постарайтесь, чтобы наши хлопоты увенчались полным успехом. Имейте в виду, что если этот алмаз не будет возвращен французской короне, то общественное мнение не замедлит обвинить правительство в том, что оно, нуждаясь в деньгах на свою расточительность, отдало драгоценность какому-нибудь ростовщику в залог. Подобная догадка тем более покажется вероятной, когда узнают наконец, что вместо действительного «Регента» в сокровищнице лежит теперь поддельный алмаз, положенный туда для того, чтобы на известное время обмануть глаза любопытных. Можете себе вообразить, что случится, если эта невинная подмена будет обнаружена и принята за злонамеренную!
Сговорившись таким образом, эти два ловких человека предоставили китайцам возможность бежать, надев на себя маски наивных, ничего не ведающих людей…
Бегство, превзошедшее ожидания. — Прево-Лемер припоминает клятву Бартеса. — Конторщик «короля банкиров» и «банкира королей». — Быстрая карьера. — Семейство банкира.БЕГСТВО КИТАЙЦЕВ, КАК МЫ УЖЕ СКАЗАЛИ, не удивило ни генерального прокурора, ни Гроляра, его агента; но исчезновение трех товарищей-наблюдателей, которые, по всей вероятности, последовали за китайцами, тогда как с ними должен был бежать один только Ланжале, заставило призадуматься изобретателей этой меры. Прево-Лемер нашел, что Парижанин плохо исполнил то, что ему было поручено. По мысли жреца Фемиды, Ланжале всеми силами должен был бы мешать бегству своих трех товарищей, в крайнем случае даже пригрозив китайцам, что он расстроит их план, если они не согласны будут взять с собой только его одного. Когда прокурор выразил это мнение Гроляру, тот после некоторого размышления сказал:
— Я не совсем разделяю ваш взгляд на это обстоятельство. Конечно, китайцы были очень расположены к Ланжале, но для последнего все-таки было бы крайне трудно предотвратить бегство остальных трех товарищей. Даже более. Ланжале, по моему мнению, рисковал проиграть все дело, если бы начал противиться их бегству с китайцами. К тому же, откровенно говоря, я не вижу опасности для нашего плана в этом исчезновении девяти человек вместо пяти.
— Может быть, — отвечал Прево-Лемер. — Впрочем, бегство Порника и других двух «товарищей» меня самого беспокоит мало. Но вот о чем я теперь глубоко сожалею: что мы не могли помешать бегству с ними Эдмона Бартеса, который поклялся в жестокой ненависти и мщении всем, кто носит имя Прево-Лемер. Я предвижу, что свобода этого человека причинит нам в будущем огромное и непоправимое зло.
— Чего же вы, собственно, опасаетесь?
— Железной воли этого человека и его решимости, которая ни перед чем не отступает, не знает ни устали, ни страха! Несмотря на благодеяния моего дяди, которыми тот осыпал его, он, желая поскорее разбогатеть, крадет миллион из его кассы! За эту кражу сослали его сюда — и что же? Вместо того чтобы смириться, чтобы раскаяться в своем позорном поступке, он имел дерзость, имея подмоченную репутацию, сказать мне в лицо, что разорения и бесчестья всех Прево-Лемеров не будет достаточно для утоления его мести за смерть отца, которого убило недостойное поведение его сына! Вот его последние слова, которые до сих пор раздаются в моих ушах: «Моя жизнь разбита, моя честь опозорена, моя невеста не существует более для меня, мой отец умер от скорби! Знайте, что я объявляю беспощадную войну всему вашему роду, войну апачей,[4] в которой всякое оружие пригодно! Я вас предупредил, — защищайтесь, потому что я буду безжалостен, когда пробьет час правосудия и мщения!»
