говорю, Горыныч. Как живешь? Что жуёшь? Не груби дедушке. Лучше прилетай ко мне, дело есть. Да не жрать дело, а у меня к тебе поручение будет. Давай быстрее, реактивный ты наш.
Дед Мороз положил трубку, и вернулся к своим делам.
На следующий день, ближе к обеду, за окошком терема что-то зашуршало, зарычало, и шмякнулось о землю.
— А вот и наш сокол примчался. — оторвался от подарков Дед Мороз. — Влезай, черепашка шестиухая.
Змей Горыныч с трудом протиснулся в хоромы. — Зачем звал, старый? — грозно прорычал он.
— Но, но. Ты из образа-то выйди. Небось опять в какую-нибудь деревеньку, по дороге, заглядывал? Ай! А с глазиком что? Синячок. Мужики шутки не поняли?
— Неа. С Ильей Муромцем в прятки играли.
— Нашел?
— Ага. — Горыныч вздохнул, и прикрыл отек лапой.
— Это не беда. Пока я тебе свою просьбу буду рассказывать, Снегурочка болячку зеленкой замажет, и будешь как новенький.
— Она же огнем печет.
— Ты у нас тоже не холодильник, однако терпим же, и ты потерпи.
Пока девушка бегала за стремянкой и лекарством, Дед Мороз обрисовал Змею Горынычу его задачу, а напоследок добавил: — Только смотри, по кабакам да клубам его не води, у них этого добра у самих хватает, а покажи ему что-нибудь наше, исконно русское.
— Матрешку, что ли?
— Это ты ему на прощание подаришь. А что показать сам скумекаешь. Не маленький.
По упирался Горыныч, по отнекивался но делать нечего. Против Деда Мороза не пойдешь, и отправился гостя встречать. Летит Змей, иностранные слова придумывает, чтобы импортного туриста как следует приветствовать. Вдруг видит парит на встречу зверь — не зверь, птица — не птица сам черный, брюхо красное, в ушах наушники, во рту чупа — чупс, в лапе видеокамера.
— Хау дуй ду, сильвупле, здоровеньки булы, гутен морген, ну и далее по списку. — поклонился в воздухе Горыныч иноземному Чуду — Юду. — Как долетели? Что новенького в Париже?
— Вобще-то я из Японии. — окидывая высокомерным взглядом представителя аборигенов, сквозь чупа-чупс, процедил Дракон.
— А-а-а. То-то я гляжу у тебя на пузе пятно красное. Национальный символ?
— Это я о вашу елку оцарапался.
— Бывает. Вот я намедни тааак… Да что я все о себе да о себе. Ты скажи куда тебя сводить, что показать?
— Для начала, где у вас можно валюту поменять?
— Это мы мигом. Порхай за мной.
Прилетают они к Кощею, а он злой сидит дебет с кредитом свести пытается. Горыныч сунул одну голову в окошко, и спрашивает: — Что, Кащеюшка, не выходит?
— Ни в какую. Уж пятый день мучаюсь, а все без толку.
— Помочь?
— Сделай милость. Извелся уже весь.
Вдел ему Змей нитку в иголку, и подает: — А у меня к тебе тоже дело имеется. Надобно одному иноземцу валюту поменять.
— Так это запросто. У него что?
— У меня иены. — горделиво вошел в комнату Дракон. Взглянул на него Кащей, да и крякнул
— Ну и рожа. Как ты без валидола в зеркало смотришься? Ну, да это не мое дело. Иены, шепчешь? 1000 за рупь серебром.
— Это же грабеж!
— Грабеж, милай, это когда нож к горлу, али кистенём по уху, а здесь курс такой.
— С таким курсом я у вас с голоду околею.
— Да, овес нынче дорог, зато сено в цене упало. Травка хорошо уродилась. Не пропадешь. Так будем менять али как?
Поворчал, поворчал Дракон, но делать нечего, пришлось всю наличность за бесценок отдавать. Отлетели они от Кащея, и тут иноземный гость и говорит: — Слушай, как тебя там? Вот смотрю я, и все спросить хочу зачем тебе три головы?
— В одну мозги не помещаются. — немного обиделся Горыныч. — Ну. Придумал куда тебя сводить?
— Хочу с вашими девицами познакомиться. Такими какие на весь свет славятся. Чтобы кровь с молоком.
— Это к коровам тебя отвести, что ли?
— Сам ты корова. Я же говорю — к девицам.
Подумал Горыныч, пошептался промеж собой, да и надумал.
— Добро. Только летим скорее пока она не ушла избы тушить, да коней тормозить.
— Это у нее работа такая?
— Нет. Хобби.
Пока болтали прилетели в село где жила Василиса Премудрая. Увидела она гостей из окошка, и выбежала на крыльцо хлебом — солью встречать.
— Здравствуйте гости дорогие, Горынушка разлюбезный. Давненько не заглядывал. Как зубки-то, вставил? А это что за стрекоза с тобой? Неужто женой обзавелся?
— Не это, а гость заморский. Драконом себя обзывает.
— Вот что, девица. — выступил вперед японский Змей. — Я долго говорить не люблю, поэтому сразу к делу. Хочу тебя, девица, съесть.
— Вот такую вот не причесанную, не накрашенную? — покачала головой Василиса. — Нет, сердешный, я так не могу, да и обычаи наши нарушать нельзя.
— Какие еще обычаи? — удивился Дракон.
— А такие, что сперва тебе надобно в баньке попариться, кваску испить, дров наколоть, с моим меньшим братом побороться, три загадки отгадать, а уж потом, и о твоем деле потолкуем. Правда Горыныч?
— Да уж. Без этого никак. — опустив головы сказал Змей.
— Может я, как иностранец, обойдусь без этих формальностей?
— Я бы с дорогой душой, но никак нельзя.
Кликнула она слуг. Те баньку быстренько натопили, Дракона туда завели, и давай его кипяточком ошпаривать, парком окутывать, веничками стегать, да убежать не давать. Через час выволокли его от туда едва живого.
— Вот, Горынушка, а ты говоришь черненький. Сиреневинький он, а глазки красненькие. Прям не вДракошка а натюрморт. Хоть на стену вешай. И так. Что у нас там дальше? Квасок. После баньки самое то. Щелкнула Василиса пальцами, и принялись слуги, из амбара, бочки выкатывать. На шестой Дракон взмолился: — Не могу больше.
— Ну как же, соколик, ты ведь еще и не пил то совсем. Горыныч то на десятой споткнулся, а ты и половины не осилил. Хозяйку уважить надо. Пей, золотце, пей.
— Хватит. Благодарю покорно. — пробулькал Дракон, волоча брюхо по земле.
— Будь по твоему. А то может еще бочечку? Глянь как в цвете изменился. У тебя в роду хамелеонов нетути? Не серчай, это я так, для кругозора. Теперь ступай дрова рубить.
Дракон повернулся к Змею Горынычу, и шепнул ему на ухо: — Что-то у меня аппетит пропал. Давай убежим отсюда.
— Как скажешь.
Вышли они за ворота, и пустились на утек.
— Теперь куда желаешь?
— Мне бы сейчас где-нибудь отлежаться. — еле дыша попросил Дракон.
— Нет проблем, как говорят у вас в Эфиопии.
— В Японии.
— А разница? Лети за мной.
— Не могу.
— Разучился?
— Живот к земле тянет. Оторваться тяжело.
— О как тебя на наших харчах раздуло. Так через неделю, другую ты
