Итак, по свидетельствам, собранным судом инквизиции, эта зала служила местом сбора, где собирались верующие катары, чтобы послушать проповеди; это было в самые тяжелые времена тайного сопротивления катаров…
Можно понять непреклонность пап и пристрастность инквизиторов. Поскольку катары не могли, скорее всего, быть никем иным, как язычниками, поклонявшимися солнцу, то есть манихейцами. И вот, спустя тысячелетие с лишним после возникновения христианства, манихеизм угрожал церкви, и не где-нибудь, а в ее святая святых. Одолев Монсегур, катары, возможно, дали бы миру иную цивилизацию, а значит, и иную судьбу. Могли ли они, понимая это, отринуть какую-либо надежду на возрождение и на победу в вечер 16 марта 1244 года? Не чувствовали ли себя обязанными использовать любую возможность, чтобы спасти свои священные книги, нежели сжечь их или же оставить врагу, и чтобы спасти любыми путями свои сокровища, необходимые им для возобновления борьбы. И они поступили именно так, по мнению современников, в то время как двести их единоверцев предпочли костер отказу от своей религии.
Последний эпизод в длительной борьбе папства и Французского королевства против альбигойцев и катаров начинается ужасным происшествием, и архивы инквизиции позволяют нам восстановить ход событий. Речь идет об убийстве Гийома Арно и Этьена де Нарбона — влиятельных лиц в инквизиции на территории тулузских графств; оно произошло в мае 1242 года.
Находясь под непосредственным руководством папы, избегая контроля со стороны местных священников, эти инквизиторы пользовались мрачной репутацией. Даже папа Григорий IX был вынужден лично вмешаться и поумерить их пыл, как свидетельствует письмо, направленное им венскому архиепископу в феврале 1237 года.
Возглавляя отряд инквизиторских «коммандос», как сказали бы мы сегодня, брат Арно в поисках еретиков прочесывал тулузские земли. Вместе с отрядом с десяток человек, передвигаясь от города к городу, он проводил скорые расследования, затем судил и выносил приговор с самой жестокой суровостью.
Метод его был прост. Вместе со своими заседателями, своим секретарем суда, своим тюремщиком они располагались в резиденции епископа, или в доминиканском конвенте, или, за их неимением, в реквизируемом для таких обстоятельств замке. Вслед за этим он распоряжался известить жителей о дне и часе своей первой проповеди. Не прийти на нее означало показать себя недостаточно правоверным католиком.
В своей проповеди он сообщал о своей воле выкорчевать ересь в этих местах. Это было ультиматумом для местных еретиков. Однако им предоставлялся срок для помилования. Если они сами представали перед инквизиторами, то последние снимали с них все их грехи и налагали всего лишь каноническую епитимью. Впрочем, эти епитимьи служили удобными способами для удаления наиболее неудобных: достаточно было потребовать от бывшего еретика предпринять паломничество в Сен-Жак-де-Компостель, а затем оттуда вернуться в Кентербери, чтобы услать его на несколько месяцев. В течение этого срока для помилования трибунал не судил виновников: в это время они могли не опасаться ни казни, ни конфискации имущества, ни тюрьмы. Ситуация полностью изменялась по истечении срока для помилования. Тогда подозреваемых без обиняков вызывали и обращались с ними, как со злоумышленниками.
Наиболее слабохарактерные — те, кто мог бояться какого-либо врага; те, кто имел всего лишь деловые или случайные отношения с еретиками в качестве поставщиков или клиентов, перебросившиеся с ними на улице несколькими словами, оказавшиеся у них в гостях, случайно или по своей воле присутствовавшие во время отправления обряда, — все они сами считали себя виновными, причем искренне, и жаждали раскаяться. Приходили к брату Гийому Арно виновные и в более тяжелых проступках; но хитрили — признавая себя виновными в небольших грехах, они надеялись на огульное прощение.
Эти признания заслушивались судебными следователями при закрытых дверях. Тайна была полной. Речь не шла об индульгенции. Это был всего лишь наилучший способ быстрого получения сведений. Работу трибунала во многом облегчала атмосфера страха, созданная инквизицией. Трибунал требовал для оправдания не только раскаяния. Нужно было еще назвать имена, адреса, с тем, чтобы в дальнейшем не считаться сообщником преступников.
Вот так и расширялся список личных врагов тех и других и обычно захватывал всех, кто отличался от прочих своим талантом, неповторимостью, характером, своими… причудами.
Между тем истекал срок для помилования. Суд начинал называть всех, кто попал в список.
Метод действий трибунала резко изменялся. Подозреваемого требовали, бросали в тюрьму, затем допрашивали. Существовало руководство для инквизиции, и судьи неукоснительно соблюдали его положения. Все допросы (а их в архивах инквизиции тысячи) проходили по одной, примерно следующей, схеме.
«— Вы знакомы с еретиком?
— Вы встречались с ним?
— Где вы его видели?
— Какого числа?
— Вы знали, что он еретик, или вы потом об этом узнали?
— Кто вам об этом сказал?
— Вы регулярно с ним общались?
— На какой почве основывались ваши отношения?
— Через кого вы с ним познакомились?
— Вы принимали его у себя дома?
— Он приходил один или в сопровождении кого-то?
— А вы наносили ему визит?
— Вы были один или с вами кто-нибудь был?
— Вы где-нибудь еще встречались с ним, кроме как у себя или у него дома?
— В одиночку или группой?
— Вы слушали какую-нибудь проповедь?
— Что в ней говорилось?
— Вам известно приветствие у еретиков?
— Вы сами им пользовались?
— Вы присутствовали при инициации какого-либо еретика?
— Вы отреклись от христианской религии?»
Словом, допросы подозреваемых велись так, словно у судей уже могли находиться ответы на все вопросы. Зная систему доносов, установленную инквизицией, допрашиваемые имели мало шансов быть оправданными, поскольку они либо отказывались признать свои отношения с еретиками, либо отрицали всякую вину вообще и тогда оказывались очерненными свидетельскими показаниями самого недобросовестного характера. Добавим к этому, что в случае, когда обвиняемый в самом деле оказывался последователем катаризма, чаще всего он мог ограничиться лишь тем, что признавал за собой только связи с еретиками, или присутствие на запрещенных религиозных обрядах в качестве зрителя.
Вот заявления, сделанные несколько лет спустя после завершения интересующего нас дела и дающие точное представление о том, как на практике представляла свою роль инквизиция. То, что ее в действительности интересовало — это расширение списка подозреваемых в ереси и составление перечня мест, посещаемых еретиками.
