К несчастью, одной ногой Леон угодил в выбоину на кочкообразном полу хижины. Увлекаемый силой инерции, передавшейся ему налетевшим Круманом, Леон упал, но не отпустил негра. Сцепившись, они катались по полу, верх брал то один, то другой, они хрипели, задыхались. Продлись схватка чуть дольше — Леон неизбежно бы погиб. Ослабленный двухгодичным тюремным заключением, изнуренный малярией и жарким климатом, он не обладал выносливостью чернокожего. Декоратор понял это и решил покончить с противником одним ударом.
Сопернику в голову пришла аналогичная мысль, поэтому их усилия нейтрализовали друг друга. Несказанная тоска охватила Леона при мысли, что он может оказаться неспособным на новую атаку. Ведь у Крумана оставался еще изрядный запас сил… Чернокожий пытался ослабить железную хватку белого, не выпускавшего из тисков его бычьей шеи, хрипел, яростно отбивался, кусался. Леон слабел, в ушах у него звенело, перед глазами плясало пламя факела.
Неужели он сейчас отдаст Богу душу и оставит в руках озверевшего бандита прелестную молодую женщину, улыбавшуюся, пожимавшую ему руку, дарившую его своей дружбой? У него вырвался крик бешеной ярости. Завывание полузадушенного Крумана вторило ему.
И тут Леон увидел, как покрытый грязью и кровью издыхающий пес Атос вонзает клыки в ногу чернокожего. Бедное животное, собрав последние силы, доползло до хижины и неожиданно напало на врага. Негр все еще дергался и завывал. Леон встал на колени, изогнулся и неожиданно выпрямился. Он сделал невероятное усилие… Послышался леденящий душу хруст ломающихся костей. Круман взвыл последний раз и рухнул замертво — у него был сломан позвоночный столб.
— Давно бы так… — выдохнул молодой человек.
И, находясь в полуобморочном состоянии, он оттолкнул мертвеца ногой и упал на какое-то подобие стула, бормоча:
— Без тебя я бы пропал, мой храбрый Атос…
Услышав свою кличку, пес бросил терзать зубами ногу чернокожего, повилял хвостом и пополз к подстилке, где без сознания лежала его госпожа. Он с трудом влез на ложе, поскуливая от любви и боли, стал лизать ей руки.
— Пес тебя побери, в самый раз так выразиться, я опоздал, — раздался не очень уверенный, но тем не менее веселый голос.
— Боско, дружище!.. Значит, он не убил тебя?! — воскликнул растроганный Леон, протягивая к нему руки.
— Да, кажется, нет… Но нахлобучку я получил по первому классу!..
— Мерзавец никому больше не причинит зла.
— Так ты его… прикончил?
— Пришлось. И, уверяю тебя, это убийство отнюдь не обременяет мою совесть.
— Но ты, во всяком случае, абсолютно уверен, что он больше не встанет? Видишь ли, Леон, эти твари чудовищно живучи…
Леон Ришар с улыбкой ответил:
— Этот уже никому не причинит зла. И это так же верно, как то, что ты — порядочный человек, да и я тоже, несмотря на мою арестантскую робу…
— Леон, дорогой мой Леон!.. Благодаря тебе графиня спасена!.. Какая радость для ее мужа!
— Черт возьми, работенка была не из легких!.. Бедняжка… Меня мороз по коже пробирает, как подумаю, какая опасность ей угрожала.
— Кстати говоря, Леон, что мы теперь будем делать? Как ей помочь?
— Она совершенно недвижима…
— Но она дышит, хоть и слабо…
Пока происходило это короткое совещание, пес с открытыми глазами неотлучно лежал возле хозяйки, положив морду на лапы. Боско подошел, потрогал его и обнаружил, что Атос мертв.
— Бедное животное… Мы вернемся и похороним его, правда, Леон?
— Да. Но сперва надо унести отсюда мадам де Мондье.
— Что же делать?
— У меня возникла одна идея. Если ты не против, доставим ее в Кайенну.
— Это довольно сложно… Через час рассветет…
— У нас еще есть время.
— Как знаешь, Леон. В любом случае, что бы ни случилось, мы с тобой не расстанемся.
Медленно, с тысячью предосторожностей, Леон и Боско подняли по-прежнему неподвижную молодую женщину. Леон взял ее на руки, как ребенка, и они двинулись по тропинке, ведущей от хижины.
Прежде чем покинуть это проклятое место, Боско решил убедиться, что Круман действительно мертв. Он взял факел и осветил лицо негра с выпученными, все еще свирепыми, но уже остекленевшими глазами.
— Да, — сказал Боско, — он и вправду мертвехонек, этот злодей, отнявший у меня мою единственную радость… Ах, Фиделия, Фиделия!.. Ты навсегда потеряна для меня… и я не отомстил за тебя.
Друзья медленно двигались по тропинке, отводя ветки, чтобы они не хлестнули больную. Наконец они вышли на большую дорогу и, сориентировавшись и ускорив шаг, пошли по направлению к городу.
Через некоторое время Леон и Боско добрались до больницы, куда, как мы помним, доставили тяжело раненного Бобино.
Через несколько минут начнет светать.
Боско наломал густолистых веток и пристроил их Берте под голову на манер подушки. Леон положил женщину перед входом в клинику. Каждый из них взял руку графини и, преклонив колено, почтительно к ней приложился. Затем Боско схватился за веревку и громко позвонил в колокольчик на дверях. Когда раздался звонок, они в один прыжок перескочили через дорогу и скрылись в придорожном лесочке.
Избитый братьями каторжниками, отплатившими черной неблагодарностью за все оказанные им услуги, опасаясь, наконец, как бы ему не пришлось еще хуже, негр Ромул подался в леса. Он шел куда глаза глядят, стараясь, однако, держаться спиной к морю. Без особого труда ему удалось найти зарубки, которыми отмечали дорогу редкие в этих местах путники.
Беглец пошел по тропке, надеясь, что она приведет его к какому-нибудь уединенному жилью, где его примут во имя той трогательной солидарности, так тесно соединяющей всех чернокожих. Тропинка вывела его на дорогу, довольно разбитую, но еще пригодную для сообщения. Ромул размышлял, идти ли ему по этой дороге или еще немного потаиться в лесу, как тут за поворотом послышался конский топот. И тотчас же появился конный жандарм. Один из тех жандармов-«большая сабля» из метрополии, которых преступники боятся как огня. Потрясенный и ошарашенный, негр замер на месте, не в силах сделать ни шагу. С первого взгляда жандарм опознал одежду каторжника.
— Эй ты, — крикнул жандарм, — ты ведь из беглых, не так ли?
— Да, господин жандарм, — понурившись, отвечал негр.
— Ну так топай рядом с моим конем прямиком в застенок.
Ромул послушно поплелся за добрым жандармом, прижавшись к его сапогу, что в таком месте и при такой температуре может рассматриваться как усиление наказания.
Четверть часа спустя они прибыли в поселение Кав, деревушку, расположенную километрах в двадцати к юго-востоку от Кайенны. Поселение как поселение — не лучше и не хуже других, составляющих центры обитания населения нашей колонии. Состояло оно приблизительно из пятисот жилищ, разбросанных на территории площадью шестьдесят гектаров. Однако в поселке был и центр, где сосредоточились некоторые атрибуты цивилизации: церковь, где кюре служил мессу и обучал катехизису на диалекте чернокожих прихожан; мировой судья, выносивший приговоры либо замирявший враждующие стороны, тоже на местном диалекте; школьный учитель, преподававший французский язык… тоже на диалекте; сборщик налогов, взимавший подати… конечно же на диалекте, он же — писарь при мировом судье, как будто один человек не в силах исполнять такую обременительную работу, как судить пятьсот черномазых, и, наконец, жандармы, выращивавшие редиску, салат и дыни.
