Ознакомительная версия.
О чем он мог размышлять? Лишь он один мог бы ответить на этот вопрос. Может быть, он думал о своем погибшем будущем, о своих надеждах, вдруг разбитых ужасным признанием, сделанным ему. Может быть, он мечтал о мщении обольстителю своей матери, в котором поклялся. Может быть также, посылал он последнее прости любимому существу, которое долг вынуждал его бросить без надежды увидеть когда-нибудь. В двадцать лет не является ли любовь величайшим делом в жизни, и когда человек красив, богат и знатен, жизнь кажется так приятна и легка!
Впрочем, каковы бы ни были размышления несчастного молодого человека, должно быть, они были очень печальны, потому что жгучие слезы пробивались сквозь пальцы и приглушенные рыдания вырывались из его груди, несмотря на все усилия удержать их. Наконец он приподнял лицо, побледневшее от страданий, и провел рукой по влажному лбу.
— Прочь слабость! — сказал он с печальной улыбкой. — Прощайте, мои прекрасные мечты! Мое сердце должно быть теперь мертво для всякого другого чувства, кроме ненависти!
Он отпер сундук, вынул матросское платье, положил его на стул и с последним вздохом стал снимать свой блестящий костюм.
Он уже заканчивал переодеваться в матросское платье, когда в дверь тихо постучали.
— Это он! — прошептал граф и пошел отворить дверь.
Человек лет сорока, по наружности походивший на матроса, со шляпой в руке, почтительно стоял на пороге.
— Войдите, мэтр Агуир, — сказал граф.
Матрос поклонился и вошел в комнату.
— Se pues hablar?8 — произнес он, бросая вокруг подозрительные взгляды.
— По-французски или по-испански, как хотите, мэтр Агуир, — ответил молодой человек, запирая дверь, — мы одни.
— Хорошо. Если так, нам нечего опасаться, ваше сиятельство.
— Гм! Метр Агуир, оставьте, пожалуйста, вашу привычку называть меня сиятельством, отныне зовите меня просто Марсиалем, — это имя я намерен принять.
— Буду повиноваться, — ответил Агуир, кланяясь.
— Хорошо, садитесь и поговорим.
— По вашему приказанию я был у капитана «Каймана».
— А! Его название «Кайман»?
— Да.
— Хорошее имя для флибустьерского судна.
— Оно и есть флибустьерское.
— Знаю, а этого здесь и не подозревают?
— Вовсе нет, — его принимают за судно, торгующее чернокожими невольниками; при этом капитан осторожен: он никого не отпускает на берег, вот уже неделя как он бросил якорь в Сакрифичиосе, и ни один матрос из его экипажа не был в Веракрусе.
— Да, смелая игра, но ведь все может в конце концов открыться.
— Сегодня ночью он снимается с якоря.
— О-о! Стало быть, нам надо поторопиться.
— Я так и сделал. По странной случайности я находился в Сакрифичиосе во время прибытия этого судна; несмотря на то, что оно перекрашено и переоснащено, такого старого моряка, как я, это обмануть не могло. Их ухватки показались мне подозрительны и…
— Зачем же путаться? — перебил молодой человек, улыбаясь. — Почему бы не сказать мне откровенно.
— Что такое? — спросил Агуир, вздрогнув от изумления.
— Да, конечно, ведь я теперь ваш. Дело очень просто. Вы баск из Байонны, то есть полуиспанец, вы воспользовались этим, чтобы поселиться здесь, но с какой целью? Теперь это меня не касается, так что я ничего вам не скажу, только вы устроились так, чтобы у вас всегда оставалась возможность поддерживать связь с вашими друзьями — Береговыми братьями. Смысл истории, которую вы мне поведали сейчас, состоит в том, что вы уже несколько дней ждали этого судна; теперь, когда мы поняли друг друга, как я надеюсь, пожалуйста, продолжайте, я весь превратился в слух.
Все это было сказано тоном тонкой и язвительной насмешки, который до того смутил матроса, что он стал в тупик. Но так как это был человек смелый, к нему быстро вернулось его обычное хладнокровие, и, посмотрев прямо в лицо графу, он сказал:
— Ну да, это правда. Дальше что?
— Больше ничего.
— Любопытно было бы узнать, кто сообщил вам эти сведения, граф.
— Вы забываете наши условия, мэтр Агуир. Меня зовут Марсиаль, пожалуйста, запомните это раз и навсегда. Что касается источника моих сведений, то вы понимаете, мой милый, что дело, в которое я вступаю, достаточно серьезно, чтобы я принял меры предосторожности; я наблюдал за вами, вот и все, для меня было довольно важно, чтобы вы мне не изменили.
— Может быть, вы и правы, — с сомнением ответил Агуир.
— Вернемся к нашему делу.
— Вы знаете, что я устроился на «Кайман» боцманом.
— Это решено?
— Я уже получил жалованье вперед.
— Как вперед?
— То есть, — сказал Агуир с замешательством, — капитан по моей просьбе дал мне вперед сумму, которая была мне нужна.
— Хорошо! — сказал граф с насмешливой улыбкой. — А насчет меня что вы предприняли?
— Я предложил капитану взять вас, выдав вас за моего земляка, заблудившегося у этих берегов и преследуемого ненавистью испанцев. По моей рекомендации капитан вас берет, но прежде хочет вас видеть.
— Это справедливо; где его найти?
— В Сакрифичиосе, он ждет нас к четырем часам, я приготовил лодку.
— Очень хорошо! Теперь моя очередь, — сказал молодой человек, положив на стол связку бумаг.
Глаза Агуира засверкали жадностью, он придвинул свой стул и наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть.
Марсиаль — мы сохраним ему это имя — развязал ленту, связывавшую бумаги, и начал раскладывать их, говоря:
— Счет дружбе не мешает, сдержите ваши обещания, и я сдержу свои; вот купчая на тот дом, в котором вы живете, вот еще пятьдесят тысяч ливров банковскими билетами, пересчитайте.
Матрос с возбужденным трепетом схватил бумаги, которые подал ему молодой человек, и принялся рассматривать их с самым пристальным вниманием.
— Все верно, — сказал он.
— Теперь, — продолжал молодой человек, — вот расписка на пятьдесят тысяч ливров, но вы можете получить их только по возвращении во Францию по аттестату, написанному мною, в котором значится, что я доволен вашими услугами; возьмите. Вы видите, что я держу свои обещания, как вы держите ваши. Одно последнее слово, для того, чтобы между нами не было недоразумений: если вы хотите служить вашим друзьям во вред испанцам, это меня не касается, так как и вы не должны интересоваться причинами моего поведения. Помните только, что вы принадлежите мне, что мы ведем открытую игру без хитрости и без измены и что вы обязаны мне безоглядно повиноваться.
— На один год, — ответил матрос.
— До того дня, когда вы вернетесь во Францию.
— Это решено.
— Да, но запомните хорошенько мои слова, мэтр Агуир, вы меня знаете достаточно хорошо, не правда ли, чтобы быть убежденным, что при первом подозрении я прострелю вам голову?
Ознакомительная версия.