Он вышел и вернулся через минуту с плетеной корзинкой; затем пододвинул к постели Карригана стол, вынул из корзинки вареную рыбу, хлеб и глиняный горшочек с горячим чаем.
— Она говорит, что вам ничего нельзя есть, потому у вас лихорадка. А Бетиз говорит: «Пускай жрет побольше, чтобы скорей подохнуть».
— Значит, вы хотите, чтобы я умер, Бэтиз?
— Oui! Хорошо, если бы вы подохли, мсье.
Бэтиз не смеялся больше. Он отошел от постели и показал на рыбу.
— Ешьте, да поскорее, а затем я вам что-то скажу.
Увидев перед собою лакомый кусок белой рыбы, Карриган почувствовал, что ничего не ел целых трое суток. Он принялся за еду, все время наблюдая за Бэтизом, занявшимся странными делами. Он поправил ковры, налил свежую воду в вазы с цветами, подобрал с полдюжины валявшихся журналов и наконец, все больше и больше удивляя Дэвида, достал откуда-то тряпку и принялся стирать пыль.
Дэвид съел рыбу, ломоть хлеба и выпил чай. Он чувствовал себя прекрасно. По всему его телу разлилась от горячего чая приятная теплота, и ему захотелось встать и испытать силу своих ног. Вдруг Бэтиз заметил, что его больной смеется над ним.
— Que diable! — воскликнул он, подходя к нему со свирепым видом и тряпкою в руке. — Что вы нашли смешного, мсье?
— Нет, ничего смешного, Бэтиз! — усмехнулся Карриган. — Я думал только, какая вы прекрасная горничная. Вы так милы и на вас так приятно смотреть, что…
— Diable! — взревел Бэтиз, бросив тряпку и так стукнув по столу кулаком, что едва не полетела посуда. — Поели, так слушайте теперь!.. Вы никогда не слыхали раньше о Конкомбре Бэтизе? Так это я! Смотрите на меня! Вот этими самыми руками я могу задушить полярного медведя. На всем Севере никого нет сильнее меня. Я, как собака, разгрызаю зубами оленьи кости. Я могу без остановки пробежать сто миль. Люди рубят деревья топором, а я их руками ломаю. Я ничего не боюсь. Слышали? Поняли?
— Слышу.
— Bien! Так вот слушайте же, что Конкомбр Бэтиз сделает с вами, мсье полицейский сержант! Ma belle Жанна делает большую ошибку. У нее сердце, как у птички, и она не хочет, чтоб вы умерли. Бэтиз говорит: «Убьем его, тогда никто не узнает, что было за скалою». А ma belle Жанна говорит: «Нет, Бетиз, мы его приняли за другого, оставим его в живых». И потом велела мне пойти, снести вам рыбу и сказать, что будет, если вы вздумаете бежать. Comprenez? Если вздумаете бежать, Бэтиз убьет вас. Посмотрите, вот этими самыми руками я сверну вам шею и брошу вас в реку! Так велит ma belle Жанна, и она сказала это другим — двадцати, тридцати, почти сотне garcons, — убить вас, если вздумаете бежать. Она велела передать вам это вместе с рыбой. Вы хорошо слышали, что я сказал?
Голос метиса поднялся до устрашающей высоты. Он вращал белками, а у рта была пена. На толстой шее вздулись жилы, и огромные кулаки угрожающе сжимались. Но Дэвид не испытывал никакого страха. Ему хотелось смеяться, но он сознавал, что в эту минуту смех смертельно оскорбит Бэтиза. Он ни на минуту не забывал, что этот метис со свирепым разбойничьим видом мог быть нежен, словно женщина. Вот этими самыми чудовищными руками, которые могли задушить быка, он только что гладил кошку, стлал ковры, поливал цветы и вытирал пыль. Сейчас он был безобиден, но Дэвид знал, что одного слова жены Сен-Пьера было достаточно, чтобы вырвалась на волю, словно из вулкана, вся скрытая в нем дикая сила. Такой слуга был неоценим при некоторых обстоятельствах!
— Думаю, что все понял, Бэтиз! — ответил он. — Она говорит, чтобы я не пытался бежать с судна, иначе меня убьют. Она в самом деле так сказала?
— Par les mille cornes du diable! Вы что же, думаете, что Бэтиз лжет, мсье? Конкомбр Бэтиз, который может задушить медведя, который ломает деревья…
— Нет, нет, я не думаю, что вы лжете. Я удивляюсь только, почему она сама мне этого не сказала, когда была здесь.
— Потому что у нее сердце, как у птички. Она говорит: «Бэтиз, скажи ему, чтобы он дожидался Сен-Пьера. И скажи ему, чтобы он не вздумал бежать, скажи ему, что ты можешь задушить белого медведя, что ты ломаешь деревья». И она сказала это перед всеми garсons, и все крикнули в один голос, что они будут сторожить и убьют вас, если вы вздумаете бежать.
Карриган протянул ему руку.
— Вашу руку, Бэтиз! Даю вам слово, что я не убегу до тех самых пор, пока не подерусь с вами, стоя на твердой земле, и не уложу вас. Идет?
Лицо Бэтиза расплылось в широкую улыбку.
— Вы любите борьбу, мсье?
— Да, я люблю схватиться с хорошим человеком, вроде вас.
Бэтиз сгреб своей ручищей руку Дэвида. Он сиял от радости.
— И вы даете мне слово, что будете биться со мной, когда выздоровеете?
— Если я надую вас, привяжите мне на шею камень и бросьте в реку.
— Вы храбрый garсon! — воскликнул восхищенный Бэтиз. — Во всей стране не найти человека, который мог бы поколотить Конкомбра Бэтиза.
Вдруг лицо у него потемнело.
— А ваша голова, мсье? — тревожно спросил он.
— Она быстро поправится, если вы поможете мне, Бэтиз. Именно сейчас мне хочется встать и немножко размяться. А что, разве с моей головой дело плохо?
— Non! Я думаю, через неделю вы будете хорошим бойцом.
— А теперь вы не поможете мне подняться?
Бэтиз разом преобразился. Мягко и осторожно помог он Дэвиду встать на ноги. Сперва тот пошатнулся, а затем с помощью метиса, который шел с ним рядом и готов был каждую минуту подхватить его, если у него подкосятся ноги, добрался до окна. На том берегу на расстоянии полумили он увидел огни.
— Ее лагерь? — спросил он.
— Oui, мсье.
— Мы оставили смоляные пески?
— Два дня уж мы плывем вниз по течению.
— А почему же так далеко ваш лагерь?
Бэтиз что-то недовольно проворчал.
— Потому что у ma belle Жанны сердце, как у птички, мсье. Она говорит, чтобы вас не беспокоил никакой шум — ни разговоры, ни смех, ни chansons. Она говорит, что у вас от этого может появиться лихорадка. Бэтиз говорит ей, что она нянчится с вами, как с малым ребенком, она же только смеется. Подождите, вот придет Сен-Пьер и свернет вам шею. Мне хочется только, чтобы до тех пор мы успели побороться с вами, мсье.
— Успеем, Бэтиз! А где же Сен-Пьер и когда мы увидим его?
Бэтиз пожал плечами.
— Может быть, через неделю, а может быть, и больше. Он далеко.
— Он уже старик?
Бэтиз медленно повернулся к Дэвиду, упершись взглядом прямо ему в лицо.
— Вы лучше не спрашивайте меня о Сен-Пьере. О Сен-Пьере никто не смеет говорить. Никто кроме ma belle Жанны. Спросите ее, и она прикажет замолчать вам. А если вы не замолчите, она позовет Бэтиза, и он раскроит вам голову.
— Вы, я вижу, не знаете ничего другого, — проворчал Дэвид, медленно идя назад к постели.
Бэтиз уже взбивал подушки и поправлял смятые простыни с чисто женской быстротой и ловкостью. Дэвид показал на постель.
