Мэри Стюарт - Гончие Гавриила

Джон Летман говорил:

― Яссим и не смог бы пока увидеть вашу бабушку. Она обычно много спит днем. Ночная птица, как и оригинал. Поэтому, если подождете подольше, я смогу ее спросить. Халида обычно будит ее примерно в шесть.

― Конечно, подожду. Если вы, Хамид, конечно, не возражаете.

― Ни в коей мере, ― ответил Хамид, не шевелясь.

Непродолжительная пауза. Летман переводил взгляд с Хамида на меня и обратно, потом посмотрел на часы.

― Ну хорошо, теперь уже недолго, и узнаем. ― Еще пауза, потом он прокашлялся. ― Но, полагаю, я должен предупредить… Конечно, я сделаю все, что смогу, но ничего не гарантирую. Она стара и иногда забывчива, можно сказать, что у нее тяжелый характер. И иногда тяжелее, чем обычно.

― И сегодня был плохой день?

Он скривил рот.

― Не слишком хороший.

― Ну, если она действительно не захочет меня видеть, так и будет. Но скажите ей, что я вернусь в любое назначенное время, когда она почувствует себя лучше. Я буду в Бейруте по крайней мере до середины следующей недели, но могу и задержаться. Собиралась позвонить домой и рассказать о своих планах, будет очень хорошо, если уже смогу рассказать им что-нибудь о ней. В действительности папа, может быть, сам позвонит вечером.

― Вечером? Вы, очевидно, не поняли. Я сказал, что она ― ночная птица, в совершенно прямом смысле. Просыпается и приходит в хорошее состояние где-то между десятью и полуночью и часто не ложится всю ночь. Если она кого-нибудь принимает, то именно в это время.

― Боже мой, действительно вошла в роль. Вы хотите сказать, что, если я собираюсь видеть ее, мне придется остаться здесь на ночь?

― В любом случае, до довольно позднего времени. Можете?

― Я-то на это способна, но вряд ли разумно держать здесь водителя до раннего утра. Можете куда-нибудь поместить меня? У вас есть комната? ― Я имела в виду комнату, в которой можно находиться и даже спать, так что вопрос был не столь абсурден, как на первый взгляд.

Мистер Летман серьезно обдумал мой вопрос, потом ответил вполне доброжелательно:

― Можно найти одну.

Я посмотрела на Хамида.

― Как вы к этому относитесь? Мы можем дождаться ответа бабушки и, если придется ждать, чтобы увидеть ее позже, вы поедете обратно без меня? Вы могли бы заехать в гостиницу, сказать, что я осталась здесь на ночь и… Вы свободны завтра?

― Для вас ― да.

― Вы очень добры, спасибо. В этом случае вы вернетесь за мной утром? Ждите в деревне, не стоит беспокоиться и подходить к воротам.

― Я наверняка подойду к воротам. Не беспокойтесь. Но мне не очень нравится уезжать и оставлять вас здесь.

― Все будет в порядке. И я просто должна увидеть бабушку.

― Конечно, должны, это я понимаю. Извините, знаю, что это не мое дело, но нельзя ли организовать, чтобы вы встретились с ней на несколько минут сейчас, а потом я отвез вас обратно в гостиницу?

Рядом со мной мистер Летман неожиданно выпрямился. Голос выражал несомненно подлинные замученность и раздражение.

― Послушайте, мне очень жаль. Я не выдумываю трудности просто для развлечения, на самом деле мне ненавистно положение, в которое я себя поставил, раз приходится не пускать вас, а вы можете думать, что я вообще тут ни при чем…

― Я так не думала, и у вас есть определенное положение. В смысле, это ее дом, она попросила вас здесь жить, это так, и никто не спорит. Даже если вы официально не являетесь ее доктором, я полагаю, вы можете называть себя ее управляющим, экономом или как-нибудь в этом духе.

― Мальволио[4] в желтых чулках с подвязками и со всем прочим. ― Не понравились мне чувства, выраженные в его голосе, но тут последовала очередная разоруживающая улыбка. ― Видите ли, ситуацию трудно считать нормальной. Полагаю, я к ней привык, и вообще это чертовски странная страна, где приучаешься принимать почти все, но понимаю, что это место должно казаться странным, почти сверхъестественным, особенно по первому разу. Со мной, во всяком случае, было именно так. Она живет в бывших комнатах эмира, мы называем их двором принца, а бывший государственный диван ― ее спальня. Большую часть времени она проводит в темноте. Женщина Стенхоуп делала это из тщеславия. Не знаю, какой мотив у вашей бабушки, определенно, не этот, может быть, просто имитация. Но помню, когда я первый раз туда попал, примерно в полночь, я подумал, в какой это сумасшедший дом меня занесло? А потом она… ― Вдруг он очень внимательно стал рассматривать собственный ботинок. ― Насколько хорошо вы вообще помните вашу бабушку?

― Совсем не помню. По-моему, она высокая брюнетка с пламенными черными глазами, одетая в черное, и одежда развевается вокруг ее тела, как шаль белой королевы. У нее была и шаль, бабушка закалывала ее бриллиантовой булавкой. Помню, мама говорила, что ее бриллианты порочны. Это меня очень рассмешило, не знаю почему.

― Бриллианты? Боюсь, они уже давно исчезли. Ни одного не видел. И она не очень высокая, хотя так может показаться ребенку. А одежда теперь тоже часть легенды.

― Да, знаю, она одевается, как восточный мужчина. А почему бы и нет? ― Я хлопнула руками по коленям. ― А я одеваюсь, как западный, в конце концов.

― Но вы не ввели меня в заблуждение. ― Опять ему вроде стало легче. Он встал. ― Хорошо, пойду и посмотрю, как дела. Определенно попытаюсь убедить ее принять вас сразу. Возможно, она согласится и встретит вас с распростертыми объятиями, но если нет, мы все организуем, чтобы вы остались на ночь. Хорошо?

― Хорошо.

― Тогда договорились. Немедленно дам вам знать. ― Он неопределенно улыбнулся и покинул нас.

Я подошла к бассейну и села рядом с Хамидом.

― Слышал все это?

― Большую часть. Можно сказать, забавная обстановка. Закурите?

― Нет, только что, спасибо. Я вообще-то мало курю.

― А он много.

― В каком смысле?

― Гашиш.

Я вытаращила глаза.

― Серьезно? А откуда ты знаешь?

Он пожал плечами.

― Вы на его глаза не обратили внимания? И есть еще признаки, заметные. Он курил, когда мы появились.

― Вот почему он был такой сонный и не от мира сего! Он сказал, что спал, и дал понять, что это просто сиеста. Я думала, что он не спал часть ночи из-за бабушки. Курил! Ничего странного, что он не хотел никаких помех!

― Не думаю, что он плохо на вас реагировал. От курения расслабляешься, приходишь в хорошее настроение и не знаешь, что делаешь. Ему было трудно думать. Я сам курил, все в Ливане пробуют.

― Правда? И вы?

Он улыбнулся.

― За рулем нет, не бойтесь. И редко, у меня слишком много здравого смысла, а это опасно. Влияет на людей по-разному, а когда выясняешь, как это влияет на тебя, иногда уже слишком поздно. Слышали, он сказал, что пишет книгу? Если останется и будет продолжать курить, то никогда не напишет. Годами будет думать, что нужно только завтра начать, и это будет лучшая в мире книга… Но никогда не начнет. Это и делает марихуана ― создает иллюзии и откровения, но отнимает волю, чтобы воплотить их в жизнь. Он закончит, как тот старик, будет кашлять на солнце и видеть сны… Что будете делать, если он вернется и скажет, что бабушка категорически отказывается вас видеть?