Вадим Чернов - Тигр в алой майке

— Минуту, — сказал Володя. — Тут я категорически против. Сцевола пошел на подвиг не ради удовлетворения честолюбия. Быть может, он не был даже честолюбивым. Мы этого не знаем. Он был мужественный человек, страстно любил родину.

— Возможно… Но я говорю о другом. О том, что в каждом из нас есть честолюбие в большей или меньшей степени. Вы честолюбивы? Я, например, честолюбив…

— Я не думал над тем, честолюбив я или нет.

— А вот Акбар? Он честолюбив?

— У него это есть, но…

— Ну вот. Он честолюбив. Об этом я и говорю.

— Его желание быть лучше, пожалуй, не совсем то честолюбие, о котором вы говорите. Это выше, благороднее. Возможно, любовь делает его сильным, отважным и…

— А кто она?

— Девушка из нашей команды.

— Понимаю, — сказал врач. — Наверное, та, что с вашим тренером ездит на мотоцикле. Для велогонщицы она слишком хрупка, изящна. Ей бы художественной гимнастикой заниматься! Ритм, музыка, плавные движения — как это все красиво! Истинная поэзия движения. А велоспорт прозаичен.

— Почему? В нем тоже есть поэзия. Поэзия скорости.

В разговор вмешался шофер.

— А вы знаете, — сказал он, — кто самый честолюбивый человек на свете?

— Кто?

— Моя жена.

Врач пожал плечами. Ничего не понял и Смирнов. Шофер засмеялся и пояснил:

— Она у меня ужасно гостеприимна. Угощает и тут же спрашивает: «Ну, как вам торт? Сама делала!» Попробуйте не похвалить, наживете врага.

Врач и Володя рассмеялись. Врач сказал:

— Таковы все домохозяйки. Вы правы, они чертовски честолюбивы.

— Вот я и говорю. Куда до них разным наполеонам! Особенно моя жинка! Ее не похвали, так голодным останешься. «Ах, тебе не нравится! Я стараюсь, стараюсь, а он…» Но я это учитываю. Только ложку ко рту — и сразу заливаюсь соловьем. Жинка млеет, тает. Но бывают и казусы. Помню случай. Пришел с работы, а перед этим товарища встретил. Ну, конечно, заглянули мы в кафе. По два шашлыка и по стаканчику самой дернули. Хорошо. Короче, притопал я домой с полным брюхом, в добром настроении. Жинка меня за стол. Налила миску борща. А я тоскую. Не будешь есть — скандал, а я хочу скандала? Стал есть, а жинка тут же: «Как борщ?» Говорю: «Отлично, чудо! Ах, мамуся, давно не едал такого!» Моя мамуся расцвела и забыла, что от меня запашок перед этим учуяла. А я ем и плачу в душе. Борщ соленый, аж скулы сводит… И ничего — ем, хвалю. Только дал опечатку. Сильно хвалил. Она не вытерпела — хвать ложку! И замерла. Я обомлел. Думаю: «Накликал бурю». Но что вы думаете? И виду не подала, что усомнилась в моих похвалах. Говорит: «Да ты, котик, посолонее любишь? Не знала. Буду всегда варить тебе такой».

— И варит? — поинтересовался врач.

— Нет. Варит вообще не соленый. Уговорил ее, что я лучше буду сам сыпать по вкусу. Мол, так проще. Согласилась. И считает, что это ее достижение, открытие…

— Попались вы, голубчик. А ваша жена глупа или очень умна?

— По-моему, у нее всего хватает. И с тех пор я думаю, что честолюбие — тьфу, дурость, пережиток! Лесть опять-таки развивает…

— У кого развивает?

— У меня. Я вынужден льстить своей жене. Любит она это.

— Вы сами в этом виноваты.

Смирнов слушал их и думал о том, что главное в спорте, конечно, не честолюбие.

Потом он вдруг предложил:

— Хотите, я расскажу вам историю Сережи Павлова?

— Ты должен успеть, — сказал Владислав Николаевич Сереже. — Понимаешь, должен! Они начнут в пять. И до пяти ты должен успеть. Письмо спрячешь в трубе. Снимай седло!

Сергей Павлов подошел к велосипеду, взял ключ и начал откручивать гайку. Тренер продолжал:

— Езжай в трусах и майке, как всегда, чтобы не было подозрений. Главное, выйти из города. А спросят, говори, что ты гонщик, надо тренироваться. Понимаешь? Только у тебя есть шанс вырваться из города и успеть. Мы ведь узнали обо всем так поздно! К сожалению, поздно. Тебе будет нелегко. 110 километров — много для тебя, но, Сереженька, надо!

Тренер вздохнул и полез в стол за клеем.

Сергей вытащил из трубы седло. Владислав Николаевич помазал клеем внутри трубы и аккуратно прилепил бумажный шарик к холодной стали.

— Все. Ставь седло на место. Провожать не буду. Езжай. Ни пуха ни пера.

— К черту.

Когда Сергей переоделся, Владислав Николаевич сунул ему в кармашек спортивной майки несколько кусочков сахару.

Юноша выкатил велосипед во двор. Глянул на солнце. Было одиннадцать. Когда он садился на машину, позади загремел засов. Владислав Николаевич запирал велостанцию.

Сергей ехал по улицам родного города, не оглядываясь вокруг. Тут, в городе, его не остановят. Кому нужен паренек на спортивном велосипеде? Серые, похожие друг на друга солдаты провожали его равнодушными взглядами.

Но у выезда из города его остановил полицейский патруль. Один из полицаев — Нелюдим — узнал Павлова и спросил:

— Ты все тренируешься? Ну, тренируйся, да смотри до вечера вернись…

— Вернусь. Только завтра. Я у бабушки ночевать буду.

Нелюдим знал, что до Палестинок верст двадцать пять. Там живет бабушка Сергея. Палестинки — большое село, через которое проходит дорога на Листов.

— Ладно, валяй.

Сергей надавил на педали. Впереди 110 километров. Путь дальний.

Конечно, Сергей ни разу в жизни не ездил на такие дистанции, даже на тренировках. Тренер был строгим в дозировках километража. Он берег сердце юноши. Берег даже в это военное лето, когда связной Павлов под видом тренировок выезжал по заданию из оккупированного фашистами города. Он ездил обычно недалеко — в Палестинки, или в Ивановку, или к хутору Демидово, где его в определенные часы поджидали партизанские связные.

На этот раз тренер дал Сергею важное и трудное задание — предупредить подпольную группу в Листове о готовящейся облаве. Другого он послать не мог. Павлова там знали в лицо. На железнодорожной станции работал его отец, тоже подпольщик…

Итак, Сергей выехал из города удачно, без всяких затруднений. Без приключений доехал он и до Палестинок, где остановился ровно на 20 минут. Здесь его накормила бабушка, которой он сказал, что едет к отцу в гости.

Он выехал из Палестинок сытый, уверенный и бодрый.

К трем часам Сережа был в Сазоновке. За четыре часа он проехал более 70 километров и почувствовал усталость. А до конечной цели оставалось около 40 километров. Но он считал, что пройдет их часа за полтора. Так он считал. И, наверное, прошел бы благополучно, но…

В Сазоновке его неожиданно остановили два немецких офицера на мотоцикле. Один из них говорил по-русски.

— Документы!