Богдана и Шопот, наконец, вошли в помещение. Несмело остановились в коридоре, капитан слышал вздохи полковника у телефона, не решался приглашать Богдану дальше без Нелютова, снова, как у порога, ждал, что полковник выйдет к ним хотя бы здесь, а тот упорно сидел у телефона, молча слушал, лишь изредка бросая в трубку:
— Ну, давай, давай... докладывай дальше... рассказывай...
Шопот переступил с ноги на ногу, приоткрыл дверь комнаты дежурного, кашлянул:
— Разрешите, товарищ полковник?
Полковник, кладя трубку, ответил с напускной строгостью:
— Ну что, товарищ начальник заставы, нашел что-нибудь в машине?
— Так точно, товарищ полковник, — непривычная радость звучала в голосе капитана.
— Вот и хорошо, — встал полковник и направился к двери, — люблю, когда находят.
Нелютов вышел в коридор.
— Почему же не приглашаешь в свой люкс? Видели его люкс? — обратился он к Богдане.
— Видела, — ответила она.
— Нравится? Или я ошибся? Быть может, это не тот капитан? У нас ведь капитанов много.
— Тот, — сказала Богдана, — вы не ошиблись, спасибо.
— И что, он в самом деле похож на вашу карпатскую гору Шепот? — не отставал от нее полковник, когда они уже вошли в комнату капитана.
— Похож, — прошептала Богдана. — Хотя... я и не видела никогда этой горы...
Нелютов прикусил губу. Проклятая археология все-таки задела какой-то уголок его души. Не всегда чувствуешь, где нужно остановиться со своими солдатскими шутками.
— Ну что же, — с наигранной бодростью воскликнул он, — разрешите мне откланяться? Оставляю вас тут на хозяйстве, помогайте нашему начальнику заставы, поддерживайте его, так сказать, морально...
— А может, вы, товарищ полковник, — несмело начал капитан Шопот, — может, вы... побыли бы с нами малость...
— Хватит, хватит. На свадьбу позовете, ежели что. А так — я уж тут словно бы и лишний.
— Что вы, товарищ полковник! — вяло возразил капитан, а Богдана, которая поняла, что здесь не нужны длинные разговоры, подошла к Нелютову, взяла его за руку и сказала просто:
— Спасибо вам большое.
Хотя никто не сообщал пограничникам, хотя между Богданой и Шопотом не было сказано ни единого слова о том, что должно быть, уже вся застава знала о событии в жизни их начальника; ходили на цыпочках, громко не разговаривали, как будто опасались вспугнуть боязливую птичку счастья, которая случайно залетела в узенькую комнату капитана Шопота и может выпорхнуть оттуда от первого же неосторожного стука. О том, чтобы побеспокоить капитана, войти к нему, никто не мог даже подумать. В комнате было тихо, и если бы все не знали точно, что там сидит их начальник заставы с той прекрасной женщиной, пение которой они еще неделю назад слушали с таким увлечением, если бы не грозил дежурный кулаком каждому, кто неосторожно топнул сапогом или звякнул автоматом, можно было бы подумать, что комната пустая. Но там были двое. Сидели: Богдана — на единственном стуле, а капитан — на коечке. Молчали, смотрели друг на друга и не могли насмотреться.
В конце концов старшина Буряченко, как человек на заставе самый решительный, а главное — ответственный за благосостояние всех, включая и капитана, еще издали покашливая и стуча сапогами, подошел к двери и трижды стукнул так, как умел стучать только старшина: по-хозяйски, уверенно, но без назойливости.
— Войдите! — крикнул из комнаты капитан Шопот, и старшина, сначала оглянувшись через плечо и сурово нахмурив брови на любопытных, открыл дверь, неторопливо перешагнул через порог и снова запечатал капитанов тайник плотной дверью, чтобы ни одно любопытное ухо не уловило отсюда того, что ему не положено.
— Здравствуйте, товарищ... — старшина запнулся, не зная, как назвать Богдану. Хотел сказать: «Товарищ артистка», но вовремя спохватился. «Товарищ певица» звучало тоже не совсем уместно. Фамилию ее хотя и знал, но боялся, что это фамилия ее бывшего мужа, то го мордатого хвальбуши, а раз так, то зачем же его вспоминать?
— Здравствуйте, — приветливо встретила его Богдана, потому что он нес им опасение от неловкого молчания. — Меня зовут Богдана. Вы так и называйте.
— Так точно. А по отчеству?
— Можно и без этого. А если хотите, то моего отца звали Иван.
Старшина не уловил этого «звали», а может, и уловил, но решил не переспрашивать, потому что если на самом деле отец Богданы погиб, то зачем же бередить рану. Он не пришел сюда заниматься пустословием и разводить воспоминания или там охи и ахи, — он пришел с заранее определенной целью, иначе и не заглянул бы к капитану. Теперь должен был без промедления изложить цель своего прихода.
— Разрешите, товарищ капитан. Я вам как-то показывал, но вы... Разрешите напомнить, что к вашим услугам есть две комнаты... Можем посмотреть...
Старшина козырнул и отступил от двери, которую закрывал спиною. Уступил дорогу капитану и Богдане, готовый сопровождать их при осмотре жилья хотя бы чуточку более удобного и просторного, чем эта келья с солдатской койкой, застеленной серым казенным одеялом. В такой келье может пропасть самая большая на свете любовь. Это старшина знал точно.
— В самом деле! — вскочил капитан. — Пойдем... посмотрим!
— А можно мне... остаться здесь? — несмело спросила Богдана. — Я потом... посмотрю.
Видно, она просто боялась выходить из этой комнаты и встречаться с любопытными глазами, — и так отважилась вон на какой смелый поступок, теперь должна была собраться с силами для новых начинаний.
— Так, может, и мне не нужно... смотреть? — заколебался капитан. — Может, я тоже в другой раз? Мы вместе с Богданой...
Но если колебания Богданы старшина еще мог как-то понять, то понимать капитана он совершенно отказывался. Его старшинская душа не могла согласиться с таким пренебрежением к вещам, от которых — он знал это хорошо — зависело будущее благополучие капитана и, если хотите, его семейное счастье. Человек должен иметь кусок хлеба, сорочку и жилье — этого никто не станет отрицать. Тем большее право ты имеешь на все это, когда заработал и кусок хлеба, и сорочку, и крышу над головой. А кто же здесь больше тебя заработал?
— Нет, товарищ капитан, так нельзя, — решительно сказал Буряченко. — Вам нужно пойти и посмотреть квартиру, и мы должны с вами сразу прикинуть, что там и как, иначе я не могу отвечать, а я отвечаю...
Он чуть ли не силком вытащил капитана из канцелярии и повел через двор в березовую рощицу, где среди хозяйственных построек стояли жилые домики старшины и офицеров.
Богдана оставалась в одиночестве недолго. Кто-то стукнул в дверь, подождал ответа, стукнул еще раз, Богдана снова промолчала, ожидая, что же будет дальше. В комнату заглянул сержант Гогиашвили. Его красивая черная голова на крепкой загоревшей шее напоминала голову какого-то античного героя со старинной медали или монеты. Только, кажется, все античные герои и императоры были безусыми, а у Гогиашвили над верхней губой чернела узенькая полоска грузинских усиков.
