— Почему? — удивился Петр. — Глава военного правительства просил меня…
Он оборвал фразу: бассейн внезапно осветился ярким светом. Разом включились прожектора — под водой, на мачтах вверху, вспыхнули гирлянды цветных лампочек, протянутых над водой. И в тот же миг Петр услыхал глухой щелчок, далекий, еле слышный. Сразу стало темно: свет включился лишь на мгновение и тут же погас.
Даджума охнул.
— Что с вами? — обернулся Петр и увидел, что вода вокруг майора быстро темнеет.
— Я… — выдохнул Даджума.
Его рука, державшая канат, разжалась, и он камнем пошел под воду.
— Он ранен! — в ужасе крикнул Петр и подхватил майора, стараясь держать его голову над водой.
Телохранители бежали к ним вдоль бассейна, пригибаясь и на бегу выпутывая из-под своих одежд бесполезные теперь уже автоматы.
— Уходите! Немедленно уходите! — прохрипел майор. — Скажите Нначи, что «день икс»…
В горле у него заклокотало, и он уронил голову. Телохранители были уж рядом, лежали на краю бассейна, протягивая руки к обмякшему телу Даджумы. Они отнесли его от бассейна и положили на низкий деревянный лежак. Один из них обтер платком левую сторону груди майора: чуть выше соска темнела маленькая аккуратная рана. Другой взял его руку, пытаясь нащупать пульс, потом осторожно опустил ее и обернулся к Петру:
— Мертв.
Несколько секунд длилось тяжелое молчание.
— Уходите, — сказал Петру один из телохранителей, — вам нельзя быть здесь.
…Отель спал, когда Петр прошел через холл, вызвал лифт, поднялся к себе на двенадцатый этаж. В коридоре света уже не было, лишь в самом конце горела синяя лампочка. Здесь стояла уютная тишина. Правда, Петру почудилось было, что одна из дверей слегка скрипнула.
Он остановился и замер. Скрип не повторился.
«Нервы», — подумал Петр.
Уходя, он оставил дверь своего номера незапертой, чтобы не таскать с собою тяжелую деревянную грушу, к которой был прикреплен ключ, и сейчас дверь была слегка приоткрыта.
Петр вошел в номер. Здесь было душно, несмотря на ровно гудевший кондиционер. Петр выключил его, подошел к окну и поднял тяжелую раму.
Внизу, в темноте, блестело прямоугольное зеркало бассейна. Там было тихо.
«Все наши окна выходят на эту сторону, — отметил про себя Петр. — А что, если кто-нибудь стоял у окна и видел?..»
Ему стало не по себе.
— Да, в хорошенькую историю влипли вы, товарищ Николаев, — сказал он сам себе вполголоса.
Он швырнул плавки в ванну. Затем разделся и встал под душ. Руки его дрожали. Ему казалось, что на его коже все еще кровь майора Даджумы.
Горячая вода — холодная. Горячая — холодная. И так несколько раз, пока мысли не стали спокойнее, пока не вернулась способность рассуждать и анализировать.
«Начнем по порядку», — говорил он себе, стоя под сильными, острыми струями душа. — Майор хотел что-то сообщить мне, рассчитывая, что завтра я уеду за Бамуангу, за пределы Поречья. Видимо, это было настолько важно, что он не хотел, чтобы о нашей встрече знал кто-либо, кроме его охраны и… Марии. И все же кто-то нас выследил. Убийц было несколько, не меньше двух. Один включил на мгновение в бассейне свет, второй стрелял. Оружие с глушителем, скорее всего винтовка с оптическим прицелом: смерть наступила почти мгновенно…»
Петр выключил душ, взял свежее полотенце и принялся растираться — сильно, пока кожу не стало жечь и она не покраснела.
Майор сказал что-то о «дне икс». Да, да, он так и сказал — «день икс»…
Петр опустил полотенце. «День икс»… Неужели майор хотел сказать, что уже назначен день выступления сепаратистов? Но почему Даджума хотел передать эти важные сведения через Петра? Разве у него не было своих надежных каналов? Или все его связи с Луисом оказались прерваны? Тогда это значит, что «день икс» должен вот-вот наступить…
Петр поспешно оделся.
А что, если сейчас покинуть отель, тайком уйти в город, к Бамуанге, за хорошие деньги нанять лодку — их много стоит у берега, и лодочники спят прямо в них? Портфель же оставить здесь, о нем наверняка позаботится Войтович.
Он нащупал в боковом кармане бумажник с документами и деньгами, подошел к двери, прислушался. В коридоре было тихо.
Осторожно открыв дверь, Петр на цыпочках пошел к лифту, через каждые несколько шагов останавливаясь и прислушиваясь. Внезапно ему показалось, что позади скрипнула дверь. Он резко обернулся — в коридоре было по-прежнему пусто и тихо.
Зато со стороны лифта послышался гул вдруг заработавших электромоторов. Кто-то поднимался наверх, может быть, даже на двенадцатый этаж.
Петр, не раздумывая, кинулся к своей двери, неслышно ступая по толстому ковру. Он успел вовремя: в коридоре послышались голоса.
Потом громкие, уверенные шаги, направляющиеся в сторону его номера. Петр весь напрягся. Шаги приближались. Ближе, ближе.
Он отошел от двери, предварительно повернув в ней ключ, — осторожно, бесшумно. На цыпочках прошел к кровати и в чем был забрался под одеяло. Выключить свет было делом одной секунды.
Шаги затихли у его двери. Пришедшие приглушенно посоветовались, потом послышался легкий стук и голос:
— Мистер Николаев, вы спите? Петр ничего не ответил.
— Вы спите, Питер? — раздался другой голос… И Петр с облегчением вздохнул. Это был голос Мартина Френдли.
— Сплю, а что? — постарался придать своему голосу сонливость Петр. — Что случилось?
Френдли пьяно икнул:
— Да ничего, бади. Мы тут сидели в баре… Прибыл посыльный от губернатора. Завтра он опять не может нас принять и поручил королю организовать для нас осмотр Уарри…
— Ладно, — громко зевнул Петр. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Питер…
Кто-то подергал ручку двери, и компания проследовала дальше по коридору.
Подождав, пока все стихло, Петр вылез из-под одеяла: мысль пересечь Бамуангу не оставляла его. «Надо бы все-таки предупредить Войтовича, — подумал он. — Если станет известно, что убит начальник штаба третьей бригады и в ту же ночь бежал советский журналист, власти возьмутся за Войтовича. Для них мы все одинаковые — все „красные“. Значит, если уходить… только вместе».
Он вышел в коридор и осторожно постучал в соседнюю дверь.
— Открыто, — сейчас же отозвался Войтович. Удивленный тем, что поляк все еще не спит, Петр вошел в номер. Анджей сидел в кресле перед ночным столиком и быстро заполнял страницы блокнота в клеенчатой синей обложке: делать записи событий каждого дня было его нерушимым правилом.
Даже там, в Луисе, когда он лежал больной в доме Николаевых, ему удавалось по вечерам вести свои дневники.
Анджей снял свое профессорское пенсне, потер усталые глаза, закрыл блокнот и потянулся:
