Рядом лежал Хэми, сжимая автомат здоровой рукой.
На душе у Гоукса было удивительно спокойно и ясно. Он знал, за что он борется. Рядом с ним были честные, мужественные люди, судьба которых была отныне его судьбой.
Бесконечно далеким казалось ему прошлое: борьба с наркотиками, в которых его несчастные пациенты пытались найти мужество жить, встреча с Джеффрисом и Грилли, стремившимися отвратительным суррогатом подменить воинскую отвагу, побеждающую страх смерти.
И когда из-за крутого поворота шоссе выскочила пара «джипов» головного охранения, он поймал на мушку первую автомашину и без колебания нажал на спусковой крючок.
ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС «ГЕНРИЕТТЫ»
Это был старый океанский бродяга, переменивший много имен и владельцев. Но после капитального ремонта пароходу вернули его первое, девичье, имя — «Генриетта». Капитаном «Генриетты» назначили почти ее ровесника — Вильяма Доплэнда, которого очень мало обеспокоило предупреждение, что предстоящий рейс «Генриетты» связан с особой опасностью. Доплэнд давно пришел к убеждению, что самый безопасный груз — динамит. На его корабле однажды взорвалась мучная пыль, потом загорались то уголь, то жмыхи, то шерсть. Очень неприятные воспоминания были связаны даже с обыкновенной солью. Гораздо больше, чем неопределенное предупреждение, капитана взволновал состав команды.
Доплэнд хорошо знал, как должен выглядеть матрос, особенно старый: согнутая спина, изможденное лицо, потухшие глаза, никогда не осмеливающиеся подниматься выше второй пуговицы на капитанском — кителе. Люди, составлявшие команду «Генриетты», стучали сапогами, словно они ходили не по железным палубам парохода, а по нью-йоркским тротуарам. На капитана они смотрели очень дерзко, и когда изредка приветствовали его, Доплэнд все ждал, что услышит снисходительное: «Здорово, старикашка!»
Бледные лица матросов, явно не привыкшие ни к ветру, ни к солнцу, тонкие пальцы, никогда не распухавшие и не трескавшиеся от тяжелой работы, преследовали Доплэнда во сне, как кошмар.
«К чёрту! — решил он наконец. — Лучше посидеть зиму на берегу, чем плыть с этими висельниками». С твердым намерением отказаться от «Генриетты» Доплэнд пришел к Уолтеру Аллену, к которому его направило портовое управление как к организатору рейса и хозяину парохода. Вялый, рыхлый на вид мужчина, нос и глаза которого напоминали Доплэнду каракатицу, разглядывал капитана из глубины огромного старинного кресла.
— Вы недовольны «Генриеттой», капитан? — спросил Аллен.
— Пароход как пароход… Меня предупреждали, что рейс будет опасным. И я теперь понял, что, вероятно, этим намекали на состав команды — с ней «Генриетта» действительно может потонуть, не выходя из порта. Похоже, что все эти матросы даже родились в тюрьме.
Аллен тихо засмеялся.
— Я должен был давно побеседовать с вами. «Генриетта» — не обыкновенный пароход, и рейс ее тоже не обыкновенный.
— «Генриетта» — не обыкновенный пароход, рейс ее тоже не обыкновенный.
Мы поэтому и выбрали именно вас, капитан. Нам рекомендовали вас с самой лучшей стороны. Кроме того, у вас есть качество особенно ценное: вы умеете молчать. А это иногда чрезвычайно важно. Вам выпало счастье командовать первым в мире атомным пароходом, — сказал очень торжественно Аллен. — Но в этом деле — вы должны проявить величайший такт. Помните, что неудача покроет позором нашу родину.
— Я не имею никакого понятия об устройстве атомного парохода. Как же я буду им командовать?
— Об этом вы не должны беспокоиться. Управление атомной установкой целиком лежит на группе специалистов, которых вы, простите, приняли за бывших обитателей тюрьмы.
Все они — работники специального института, достаточно притом знакомые с морем, чтобы не причинить вам особых неприятностей. Но океан всегда остается океаном, мистер Доплэнд, Атомный или не атомный пароход, а капитан его должен быть хорошим моряком.
К сожалению, для подготовки «Генриетты» к ее новой роли у нас слишком малый срок. Но ждать мы не можем. «Генриетта» выйдет в море в установленное время и, я надеюсь, благополучно вернется.
Доплэнд пожал плечами.
— Назовите сами, капитан, сумму, которая устроит вас, чтобы действовать по нашим указаниям, не считаясь им с чем. В морс от нашего уполномоченного вы получите новые, может быть совсем неожиданные для вас, распоряжения. Я говорю с вами откровенно, потому что знаю вас как человека, никогда не отступавшего перед риском.
— Что ж, мистер Аллен, — ответил капитан Доплэнд: — на таких условиях я готов командовать «Генриеттой», даже если есть только один шанс из ста, что пароход и я не пойдем ко дну.
— В этом последнем, самом печальном, случае ваши жена и дочь будут обеспечены как богатые наследницы.
Через несколько дней «Генриетта» отправилась на место, назначенное для ее превращения в атомный пароход, в пустынную бухточку, на берегу которой уже были построены мастерские и склады. Едва пароход бросил якорь в тихой неглубокой воде, как началась расправа с машинами «Генриетты». С грохотом одна за другой падали металлические детали, разрезанные на куски белоголубыми огоньками электрической дуги, чтобы ускорить и облегчить очистку машинного отделения. Визжали пневматические пилы, беспощадно стучали молотки.
Внешне безучастно взирая на зверское обращение с пароходом, Доплэнд думал, что его первое впечатление о команде «Генриетты» было все-таки правильным, и лишь случайность дала этим людям специальность, не караемую американским судом. В других условиях с такой же лихостью, с какой они расправлялись с «Генриеттой», они, возможно, вспарывали бы несгораемые шкафы, проламывали стены банков, убивали кого попало.
Доплэнд загрустил. Он почти перестал выходить на палубу — все равно капитан сейчас никому не был нужен.
Но однажды, душной июльской ночью, когда все спали, команда «Генриетты» не признавала ночных дежурств, капитан сошел в машинное отделение. Здесь было непривычно просторно. В сущности, это уже нельзя было назвать ни трюмом, ни машинным отделением: какой-то высокий, огромный и узкий зал. Вместо всех машин, вместо громоздкой топки и котла, придававших своеобразный корабельный уют, здесь в самом центре стоял ящик, опутанный толстыми мохнатыми трубами. Трубы тянулись от него в разные стороны, а он сидел, как паук, впившийся в слишком большую для него паутину.
Позади Доплэнда вдруг ослепительно вспыхнули лампы и он услышал торопливое стрекотанье кинематографической камеры.
