Или возьмите другой пример – уж он-то кого угодно выбьет из колеи. Фотография, висящая на стене унылого «тронного зала» Смайли. Судя по ее виду, она была сделана для паспорта, но увеличена во много раз по сравнению с оригиналом, из-за чего стала зернистой и, как утверждали некоторые, имела призрачно-потусторонний вид. Один из молодых сотрудников Министерства финансов заметил ее во время совещания, на котором обсуждался вопрос о ликвидации банковских счетов для финансирования операций. «Послушай-ка, а это не портрет Босса?» – спросил он Питера, исключительно для того чтобы поддержать ничего не значащий светский разговор. Он спросил просто так, ничего особенного не имея в виду. Разве нельзя просто спросить? Босс (других его имен пока еще никто не знал) был легендой этого учреждения. Он был наставником и советником Смайли на протяжении добрых тридцати лет. Говорили, что и хоронил его Смайли: ведь когда умирают те, чье имя окружает глубочайшая тайна, обычно их никто не оплакивает – все равно что тех, кто очень богат.
– Нет, черт побери, это совсем не Босс, – раздраженно ответил верный помощник и оруженосец Гиллем в свойственной ему небрежно-высокомерной манере. – Это Карла.
– Кто?
– Карла, мой дорогой, – это оперативный псевдоним одного из резидентов советской разведки, который когда-то завербовал Билла Хейдона, а потом курировал все, что тот делал.
«Да, это легенда совершенно иного рода, уж в этом можете быть уверены, – говорил Мартиндейл, весь дрожа от возбуждения. – Похоже, что мы имеем дело с настоящей вендеттой. Интересно, как далеко может зайти такая ребячливость?»
Даже Лейкона эта фотография немного тревожила.
– Скажи мне честно, Джордж, почему ты повесил ее здесь? – спросил он однажды тоном человека, не сомневающегося в том, что имеет право требовать ответа. Он зашел к Смайли как-то вечером по пути с работы. – Хотел бы я знать, что он для тебя значит. Ты над этим не задумывался? Тебе не кажется, что во всем этом есть что-то жуткое и зловещее? Кто он для тебя: победивший противник? Мне кажется, он должен нагонять уныние и отчаяние, злорадно глядя на тебя с высоты?
– Видишь ли, Билл ведь умер, – ответил Смайли в том лапидарном, иногда появляющемся у него стиле, давая не сам ответ, а ключ к ответу.
– Ты хочешь сказать, что Билл умер, а Карла жив? – развил его мысль Лейкон. – Ты предпочитаешь иметь не мертвого, но живого врага? Ты это хочешь сказать?
Но со Смайли иногда бывало, что в какой-то момент он словно переставал слышать вопросы, обращенные к нему, более того, говорили коллеги, возникало ощущение, что задавать их – просто дурной тон.
Случай, который дал уайтхолльским любителям посплетничать кое о чем посущественнее, касался «хорьков» – так называли специалистов по подслушивающим устройствам и защите от них. Никто и нигде не мог припомнить более вопиющего случая «фаворитизма». Господи Боже, до какой же наглости доходят иногда эти рыцари плаща и кинжала! Мартиндейл, который целый год ждал, когда же наконец проверят е г о кабинет, даже направил жалобу заместителю министра. Написал ее от руки, не доверив секретарше. Лично заместителю министра, чтобы никто, кроме него, не вскрыл конверт. То же самое сделал его «брат во Христе» в Министерстве обороны, и примерно то же – Хаммер из Казначейства (Министерство финансов Великобритании). Правда, Хаммер либо забыл, либо передумал отправлять записку в последний момент. И дело было вовсе не в том, кому и чему отдается приоритет, совсем нет. И даже не в принципе. Речь шла о деньгах. О государственных деньгах. Казначейство к тому времени (по настоянию Джорджа) уже оплатило установку новой проводки в половине помещений Цирка. Судя по всему, его паранойя по поводу подслушивания не знала границ. Добавьте к этому, что «хорьков» было меньше, чем положено по штату, много ставок пустовало. У них даже случались трудовые конфликты из-за того, что им приходится работать сверхурочно, днем и ночью! Словом, как ни посмотреть, проблем множество. Вся ситуация была взрывоопасна – динамит, да и только!
И что же произошло? Мартиндейл был готов рассказывать об этом кому угодно: все подробности были у него наготове, в аккуратно наманикюренных пальчиках: Джордж отправился к Лейкону в четверг, в тот самый день, когда стояла чудовищная жара, – помните? – когда казалось, что еще немного – и отдашь Богу душу. Даже в клубе «Гаррик» духота была невыносимой. А уж к ближайшей субботе – можете себе представить, какую сверхурочную работу это означало! – уже к субботе эти злодеи «хорьки» заполнили все здание Цирка, своим шумом приводя соседей в ярость, как будто бы разбирая все по кирпичику. Более вопиющего случая необоснованного попустительства не было с тех самых пор, как Смайли, наперекор всякому здравому смыслу, разрешили снова взять в Цирк эту любезную его сердцу свихнувшуюся старую каргу, эксперта по России Конни Сейшес, которая когда-то преподавала в Оксфорде и которую у них называли «мамашей», хотя она таковой вовсе не являлась.
Ненавязчиво – или, точнее сказать, со всей ненавязчивостью, на которую он был способен, – Мартиндейл попытался разузнать, действительно ли «хорьки» нашли что-нибудь, но натолкнулся на глухую стену. В мире тайных служб информация – это деньги, и, по крайней мере, с этой точки зрения Родди Мартиндейл был нищим, хотя возможно он не осознавал этого. Потому что в святая святых тайны, известной лишь посвященным, были допущены считанные единицы избранных. Действительно, в тот четверг Смайли нанес визит Лейкону в его отделанном деревом кабинете с видом на Сент-Джеймский парк; верно и то, что день был необычайно жарким для осени. Лучи солнечного света падали на ковер, на котором была изображена какая-то жанровая сцена, и в этих лучах были видны пылинки, словно маленькие тропические рыбки плавающие в воздухе. Лейкон даже снял пиджак, хотя, конечно, остался при галстуке.
– Конни Сейшес тут кое-что просчитала и покумекала относительно почерка Карлы, – объявил Смайли.
– Почерка? – эхом отозвался Лейкон, как будто наличие почерка – противоречило правилам.
– Профессиональных методов. Приемов, которые характерны для Карлы. Складывается впечатление, что везде, где это было возможно, он использовал и «кротов», и подслушивающие устройства в тандеме.
– А теперь, если можно, Джордж, то же самое еще раз, но по-английски.
– Там, где позволяли обстоятельства, – продолжил Смайли, – Карла любил подкреплять операции, осуществлявшиеся его внедренными агентами, установкой подслушивающих устройств. – И хотя Смайли был уверен, что в стенах здания не было сказано ничего, что могло бы раскрыть какие-то «нынешние планы», как он их назвал, само предположение, что такие устройства существуют, и мысль о возможных последствиях внушали беспокойство.
В этой связи Лейкону стали лучше понятны действия Смайли.
– А эта умозрительная теория подтверждается чем-нибудь более осязаемым? – спросил он, испытующе вглядываясь в непроницаемое лицо Смайли. Он смотрел на него, оторвав взгляд от карандаша.
– Мы провели инвентаризацию нашей подслушивающей аппаратуры, – признался, наморщив лоб, Смайли. – Не хватает довольно большого количества техники, предназначенной для использования в помещениях. По всей вероятности, большая часть исчезла во время переделки здания в шестьдесят шестом.
Лейкон молчал, всем своим видом показывая, что ждет продолжения.
– Хейдон входил в комитет по строительству, который отвечал за ход работ, – закончил Смайли, выложив последний припасенный аргумент. – По сути дела, он был главным инициатором всего этого. И если… Короче говоря, если это каким-то образом дойдет до Кузенов, я думаю, это будет последней каплей, которая переполнит чашу.
Лейкон был человек умный и понимал, что сейчас, когда все они из кожи вон лезли, чтобы успокоить и задобрить Кузенов, ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы у них появилась новая причина для недовольства. Их гнева нужно было избежать любой ценой. Если бы все зависело только от его желания, он бы приказал «хорькам» выехать на место в тот же день. Компромиссным решением была суббота, и, не посоветовавшись ни с кем, он отправил туда всю команду из двенадцати человек, в двух серых фургонах с надписью: «Санитарная служба. Дезинфекция».
Да, они действительно разобрали все по кирпичику, отсюда и пошли нелепые слухи о ликвидации комнаты-башни. «Хорьки» были в дурном расположении духа из-за того, что им пришлось работать в выходные дни, и, возможно, поэтому действовали более шумно и менее аккуратно, чем следовало. Из оплаты за сверхурочные с них вычитали возмутительно высокие налоги. Но настроение изменилось довольно быстро, после того как уже с первого захода они обнаружили восемь подслушивающих устройств, причем именно такого типа, какой обычно применялся Цирком. Схема размещения, придуманная Хейдоном, оказалась своего рода шедевром. Лейкон согласился с этим, когда приехал, чтобы увидеть все собственными глазами. Один микрофон был установлен в ящике ничейного письменного стола, как будто его туда просто нечаянно положили и забыли – правда, стол-то этот находился в комнате шифровальщиков. Другой пылился наверху старого стального шкафа в зале заседаний на шестом этаже – на местном жаргоне в «комнате жарких споров». Еще один, с типичной для Хейдона изобретательностью, был пристроен за сливным бачком в мужской уборной, которой пользовались сотрудники высшего звена. А во время второго захода, проверив несущие стены, обнаружили еще три микрофона, вмонтированных прямо в стену. «Хорьки» сняли слой штукатурки, и провода открылись во всей своей красе: ну прямо детская игра в телефон! Конечно, «подслушка» уже некоторое время бездействовала (как и все остальные хейдоновские устройства), но тем не менее они там были. Между прочим, настроены они были на частоты, которые Цирк никогда не использовал.
