тоже затесались. Три девушки и два парня, потом к нам еще прибился тот колдун, которого я победила на практике. С ним я в итоге очень даже хорошо сошлась… так хорошо, что он меня пару раз звал на свидания, но оба раза получил отказ.
В первые дни, когда у меня начали появляться друзья, я на радостях решила притащить их к нам домой на чаепитие. В конце концов я имела на это право! Все шло неплохо, маги были в восторге от выпечки Леопольда и от моих баек про путешествия. Вечер был отличный, пока не вернулся Арланд. Под строгим взглядом инквизитора маги смутились, а потом самый смелый решил с ним поздороваться и пожать руку. Арланд ее пожал, но стоило ладони колдуна коснуться белой перчатки, как та вспыхнула. Оказывается, этот умник решил применить заклинание в глупой надежде, что оно сработает на инквизиторе. Арланд стоял с каменным лицом, а вот глаза оставшихся магов загорелись… теперь каждый из них решил поздороваться с инквизитором и ужалить его каким-нибудь заклинанием.
Этот цирк продолжался несколько минут, с каждым рукопожатием Арланд становился все мрачнее, а после того, как самый первый маг начал упрашивать его снять перчатки, – дурачок решил, что у инквизитора просто зачарованная одежда, – и вовсе изменился в лице.
Кончилось тем, что все маги были выдворены, а на мою долю выпал очередной серьезный разговор.
С того случая все стало сложнее, чем больше у меня становилось друзей, тем больше становилось проблем с инквизитором. И ладно если бы дело касалось только тех дурачков, которые подшутили над ним, Арланд оказался ужасным ревнивцем и косо смотрел чуть ли не на каждый столб, возле которого я проходила! Понятия справедливости в его голове гасли, как только возле меня появлялся хоть кто-нибудь мужского пола. Будь его воля, он бы меня где-нибудь запер в одиночестве! Этого не происходило только потому, что несмотря на протест Арланда, я все же потихоньку продавала зелья и свои деньги у меня водились, хотя и небольшие. Поэтому я могла себе позволить иногда посидеть с друзьями, не спрашивая у опекуна разрешения и денег.
Леопольд к тому времени, когда я стала преуспевать в академии, уже вышел пару раз на сцену и был признан зрителями. Его заметили несколько людей из высшего круга, и он был приглашен на пару приемов. Вскоре он стал знаменит, в своем доме его желал увидеть каждая мало-мальски значимая семья в городе.
С одной стороны Лео был рад успеху и признанию, но с другой ему было очень тяжело. Я нередко находила его в его комнате зареванным. Давление со стороны хозяев театра, недосып, невозможность заниматься чем-то, кроме подготовок к выступлениям, все это быстро истощало его. К тому же, он больше не находил свободного времени для того, чтобы перевоплощаться в животных. Раньше он никогда не делал таких перерывов, оборачивался минимум два раза в день, сейчас же он мог проходить в одном теле несколько суток, а это, как оказалось, ему противопоказано. Если он долго не оборачивался, у него начинало ломить все тело, поднималась температура, в итоге он падал в обморок и превращение происходило само собой – он становился крысой. Видимо, крыса, это был самый первый оборот в жизни Лео и поэтому именно крыса была «запрограммирована» на уровне инстинкта в случае опасности. К счастью, такой припадок у него случился дома, а не на сцене. Поняв, что тело против таких застоев, Лео стал спать в облике кота, а к театру летать орлом, и это, вроде, избавило его от проблем.
Кроме жизни в театре у Лео худо-бедно стала развиваться личная жизнь. Девиц к нему тянуло, как ос к варенью, мужчины его не любили и пару раз даже пытались побить… Оборотень решительно не понимал, чем это все вызвано и очень расстраивался. Как-то раз я нашла его на кухне трясущимся, с огромными круглыми глазами. У него был шок: к нему начала приставать Лариса, жена хозяина театра, и он не знал, что делать. Поговорив с Арландом, я убедила его провести важную беседу с братом, рассказать ему об этой стороне жизни подробнее. Нельзя сказать, что Лео после узнанного стало легче. Теперь он понял, чего хотят от него большинство актрис в театре, и что все с ним так любезны вовсе не из-за того, что он такой душка. Тяжелым ударом для него стали раскрывшиеся заигрывания Ларисы, которая была в два раза его старше. Лео бледнел каждый раз, когда упоминалось ее имя, а в театре ее избегал.
Жизнь Арланда тоже круто поменялась. Он теперь много работал, взвалил на свои плечи обязанности городского судьи, клирика и экзорциста. Гоняясь за одержимыми, он параллельно наставлял немногочисленных разбойников на путь истинный и благословлял людей на рождение детей, браки и так далее. Городской инквизитор – звание вроде городского супергероя, борца со злом. Многие восхищались Арландом, о нем даже пару раз написали в газетах, и кто-то даже сочинил ему хвалебную оду. Что и говорить, я своим доморощенным ангелом справедливости гордилась безумно!
Хотя инквизитор и уставал, как собака, теперь, возвращаясь домой, он выглядел счастливым. Наконец-то он мог исполнять свой долг и никому при этом не вредить, не прятаться, идти по выбранному пути, не сворачивая из-за преград своего второго я. Жизнь в городе стала для него долгожданным этапом, когда он мог почувствовать себя нормальным человеком уважаемой профессии, а не опасным чудовищем, которому нужно скрываться от охотников.
Арланду нравилось возвращаться после тяжелого дня в свой дом, где его встречали мы с Лео и готовый ужин. Он растекался от удовольствия, усаживаясь в кресло напротив камина, мог часами смотреть на огонь и наслаждаться спокойной теплой атмосферой собственного дома. К тому же, что не мало важно, он все-таки перестал хвататься за бутылку, и редко пил что-то, кроме своей святой воды.
Но нормальная жизнь, в общем ее понимании, ограничилась для него только домом и профессией. Арланд не спешил заводить друзей, он вообще очень неохотно шел на контакт с чужими… даже странно было, что Лео в итоге оказался куда более общительным, чем его брат. Зато Арланд старался как можно больше времени проводить с нами. Несколько раз они с Лео ходили в местные пивные, разговаривали о чем-то своем и, в общем-то, стали совсем как настоящие братья.
Ко мне же инквизитор стал относится совершенно иначе, поначалу меня даже напугали эти перемены. Причем больше меня пугала не настойчивость, с которой он стал стучаться ко мне
